— Седьмой, — кивнул Скелет. — Мне отец рассказывал о четверых, а двое при мне еще были.

Скелет показал два заскорузлых пальца.

— Все туда пробирались, — Скелет указал пальцем в стену.

Скелет замолчал. И думал. Несколько минут, а мы его не перебивали, боялись спугнуть мысль. Лисичка полировал пирамидку пальцами, тер их о волосы, собирал сало, после чего втирал в металл, пирамидка матово поблескивала.

— Все одиночки? — негромко спросила Алиса.

— Нет, вроде бы и группа была, — ответил Скелет. — Кажется, пять человек. Только это недостоверно, давно очень… Пришли с оружием, со снаряжением всяким, с роботами, со взрывчаткой, проводников просили. Мы их до Кривого Штрека проводили, а там они уже сами, оттуда до Серебряной Собаки меньше километра, рукой подать. Но они не вернулись.

— Почему?

Скелет пожал плечами.

— Кто его знает. Оттуда никто не возвращается. Наши тоже пытались, и всегда…

Скелет сложил из пальцев крест.

— Никто. Потом тоже приходили. И все рассказывали ту же историю, что и вы, — улыбнулся Скелет. — Про Эксперимент, про Установку. Про гелевую бомбу.

Я поглядел на Егора.

— А я-то что? — тот пожал плечами. — Я… Да ты же сам видел пленку!

— Видел, — согласился я.

— Пленку, значит… — покивал головой Скелет. — Пленку…

А Лисичка рот открыл, язык выставил, а в языке круглая булавка в виде черепа.

— Пленку, — подтвердил я. — Кассету. Там показано, как все происходило. Конец Света.

Скелет почесал подбородок.

— Лисичка, сбегай-ка… — велел он. — Сам знаешь. Там, у меня.

Лисичка спрыгнул с табуретки, исчез.

Мы молчали. Сидели, стараясь не смотреть друг на друга. Егор возил пальцем по столу, иногда палец скрипел, мы вздрагивали. Над головами медленно ворочал лопастями вентилятор, теплый воздух пошевеливался, обдувал лицо.

Лисичка вернулся минут через пять с подозрительно знакомым мне пластиковым пакетом, стянутым по горлу зеленой веревкой. Под мышкой он держал продолговатый предмет, который я тоже раньше встречал. Видеоплеер.

— Четырнадцать копий. — Скелет развязал мешок, высыпал на стол кассеты. — Мы собираем кассеты, книги… Ну, вы видели, там, в библиотеке. Просматриваем все, что находим. Инцидент Белова, не так ли?

Он поместил кассету в плеер, запустил воспроизведение, повернул монитор к нам.

Белов. Проверяет камеру. Ну, и так далее. Еще раз смотреть это не хотелось.

— Распространенная запись. — Скелет отключил плеер. — Часто встречалась. И сейчас иногда встречается. Кто-то ее размножил и разместил по всему городу.

— Зачем? — спросил Егор.

— Чтобы все знали, как можно это остановить.

— Зачем? — спросила уже Алиса.

Скелет закашлялся, достал из внутреннего кармана куртки жестяную плоскую банку, подышал на пальцы, открыл. Табак, я сразу опознал. Но не рубленый, а в листьях, широкие, желтые и длинные. Скелет вытащил несколько листов табака, понюхал их с видимым удовольствием и ловко свернул длинную безбумажную папиросу.

— Кто-нибудь закурит? — поинтересовался гостеприимный Скелет.

Мы отказались, Скелет отгрыз кончик папиросы, достал зажигалку, построенную из винтовочной гильзы, чиркнул. Несколько раз с треском втянул воздух и выпустил в вентилятор синюю струю.

— Тут все просто, — Скелет с удовольствием сощурился. — Кому-то раньше очень было нужно, чтобы про Серебряную Собаку узнало как можно больше народа.

— Что ж тут удивительного? — Алиса помахала ладонью перед лицом. — Одна кассета, спрятанная в снеговике, могла и затеряться. А сотня, разбросанная по всему городу… Рано или поздно кто-нибудь да наткнулся. И вдохновился бы. А то что это — мир надо спасать, а дураков нет.

Наверное, так оно и есть. Скелет выпустил дым, у меня зачесались глаза и заодно голова.

— За сто лет семь дураков нашлись, один дурак на тринадцать лет.

— Почему дураки? — спросил Егор.

— Они вернулись? — Алиса повернулась к Скелету.

Тот помотал головой.

— Значит, дураки. Умные бы вернулись.

Скелет улыбнулся.

— Дураки. Наверное. Они приходили и уходили. И вы тоже.

Я думал, что Алиса сейчас что-нибудь скажет. Ехидственное.

Но она промолчала.

— Никто не вернулся… — повторил Скелет.

Егор щелкнул зубами.

— Нет, — сказал Скелет, — мы их всех отговаривали. Но никого не отговорили.

— Почему? — поинтересовался Егор.

— Потому что мир спасти нельзя, — совершенно спокойно ответил Скелет.

Он выпустил из ноздрей задумчивую дымную фигуру.

— Мир должен пасть, — совершенно спокойно повторил Скелет. — И ничто этому не помешает.

Алиса и Егор посмотрели на меня вопросительно.

— Человек не может уничтожить то, что создал не он, — сказал спокойно Скелет. — Изгадить — это пожалуйста, а чтобы совсем… Нет. Мир, если ему суждено быть разрушенным, разрушится. И вы это не остановите.

Скелет затянулся.

— Кстати, — он облизал зубы, — это уже случалось.

— Что? — не понял я.

— Светопреставление. Причем, судя по всему, не один раз.

— Как это может быть? — Алиса прищурилась. — Конец Света… это же конец.

Все…

Скелет как-то по-особенному прищелкнул языком, отчего дым получился треугольный.

— В определенном смысле… — Скелет полуприкрыл глаза. — Знаете, шахтерская жизнь тяжела, очень быстро изнашивается позвоночник, легкие. Когда работать невмочь, по разным местам распределяемся. Я попал в книжную палатку, времени много, читал, читал. Конец — это для одних конец, для других же всегда начало. Диалетика называется. Так что… У меня, кстати, есть доказательства. Лисичка.

Кивнул Скелет.

Лисичка снова шустро исчез и появился через минуту с большой черной книгой.

— Альбом, — объяснил Скелет. — Под землей лежит много чего интересного, и находят это шахтеры.

Скелет протер руки о куртку, встряхнул их как после воды, открыл.

Фотографии. Большие и красивые. Слои земли, а в каждом отпечаток.

— Сделано на разных глубинах, — начал рассказывать Скелет. — Но все в пределах нашего города. Каждое время откладывается в земле, чем глубже, тем старше. Вот, смотрите, это было совсем давно. Отпечатки. А иногда и кости встречаются.

На фотографии изображалось чудовище. Оно напоминало толстую трубку, расширявшуюся к одному концу. По бокам трубка расходилась многочисленными отростками, похожими на щупальца, каждое заканчивалось набором коротких пальцев. Из широкого конца трубки простирался толстый язык.