Однажды, ещё маленького Владика пригласили на день рождения. Детский праздник оказался мечтой любого ребёнка: аниматоры, надувной городок с горками и даже специально приглашённые черепашки-ниндзя. Сам Владик о таком мог только мечтать. Не то чтобы его собственная семья не могла себе подобного позволить. Отнюдь. Но его отец был до мозга костей консервативен, такие глупости его просто не интересовали. Матери же было, как всегда, не до того. Сопровождала на празднике Владика конечно же Лиза.

В разгар веселья сын банкира — задира и забияка — прилюдно его опозорил, стянув с Владика штаны вместе с трусами. Смеялись все: дети, позабыв о черепашках-ниндзя; сами черепашки, и даже взрослые хватались за животы при виде этого зрелища. Обескураженный Владик забился в дальний угол сада, размазывая по лицу злые слёзы — степень позора казалась ему в тот момент просто необъятной. Он готов был сквозь землю провалиться от стыда! Не было никаких сомнений в том, что эту постыдную историю будут теперь мусолить все вокруг. Скорее всего, именно так бы и произошло, если бы не Лиза.

Дети уже давно перебрались в дом, а Владик так и сидел в саду, спрятавшись между кустами малины. Он вылез из своего укрытия только тогда, когда услышал всеобщую суету и вой машины скорой помощи — мальчик, который его прилюдно опозорил, при загадочных обстоятельствах выпал из окна третьего этажа…

Спасти его не удалось, а после произошедшего про позор самого Владика благополучно забыли.

То, что это была именно Лиза, Влад понял лишь спустя годы. А сразу после этого происшествия именно она отвела его в секцию вольной борьбы. Родителям, как всегда, было всё равно.

«Ты должен быть сильным и уверенным в себе, — говорила она. — Ты должен уметь дать отпор».

На удивление, Владик увлёкся спортом. В секции он выплёскивал все свои подростковые обиды. Он стал сильнее, ловчее, увереннее в себе. А Лиза, как и прежде, была всегда рядом.

Когда Влад подрос, в услугах няни больше не было нужды, и Лиза вот-вот должна была его покинуть. Наверное, так бы и случилось, если бы не новое несчастье: мать, после нового курса лечения, вернулась домой с бутылкой виски и упаковкой Валиума. А утром её нашли мёртвой в своей постели…

Отец после произошедшего с головой ушёл в свой бизнес, ещё больше отдалившись от сына. А Лиза продолжила работать в их доме уже в качестве экономки.

Да, он любил её. И даже когда годы спустя она призналась в том, что приходится ему настоящей матерью, ничего не изменилось.

Но всё же Её он любил больше, чем самоотверженную, готовую на всё ради него Лизу.

— Ты хочешь знать, почему я выбрал тебя?

Влад поднялся с постели и подошёл к окну, всматриваясь в ночной город через пуленепробиваемое стекло. Его взгляд зацепился за тёмную фигуру, что неподвижно стояла в тени каштанов. Человек, задрав голову, смотрел прямо на него.

— А разве ты сможешь понять? Ты ведь кроме Женьки никогда никого не любила. Откуда тебе знать каково это — быть одержимым женщиной, которой я безразличен, — произнёс он, не сводя взгляда с человека в чёрном.

Он помнил первое несмелое касание, будто это было вчера; помнил первый украденный им поцелуй, головокружительный и сладкий. В ту ночь она принадлежала ему и не принадлежала.

Он хмелел и терял голову от трепета её нежного девичьего тела, имея над ним силу и власт, когда для ласкающих рук нет преград, а губы, слившись в поцелуе, дышат единым дыханием.

Но он владел лишь её телом, наивно полагая, что этого ему достаточно.

Как же он ошибался!

Это стало началом конца. Отсчёт пошёл именно с того времени, когда наутро он уже точно знал, что случившегося между ними ему ничтожно мало. Он не был готов её отпустить, и его едва наступившее счастье разбилось о жёсткую реальность. Влада ничего не хотела слушать! Она молча собралась и выскочила за двери. Чего только он не делал, чуть ли в ногах у неё не валялся, она проходила мимо, даже не взглянув в её сторону.

Когда он впервые понял, что ненавидит её?

О, этот момент отложился в его памяти чётко. Он, как всегда, сидел в машине под её окнами, чтобы, если повезёт, увидеть её мельком. Окно отворилось, и на капот свалился очередной букет. А следом за ним коробка с кулоном. Он долго искал камень подходящей чистоты — чтобы точь-в-точь под цвет её глаз. И он его нашёл — аквамарин — удивительного глубокого оттенка, что затягивал, словно синева её глаз...

 — Ты сама за меня пошла. Никто тебя под венец силком не тянул. Руки не связывал, — отозвался он тихо, неотрывно глядя на тёмную фигуру за окном. — Это было твоим решением.

Да, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, когда она сказала ему своё «да». Пусть она его не любит. Его любви хватит для них обоих!

Но следом пришло и понимание, что счастливее он не стал. Обладать её телом и видеть при этом в её глазах безразличие было больно. А с годами его боль, как и потребность в ней никуда не делись. Наоборот, они превратилась в нечто более глубокое, терпкое и крепкое, словно выдержанное вино, что пьянило и туманило его рассудок.

Каждый раз, прикасаясь к ней, он замирал, будто это происходило впервые. Свежесть восприятия и жгучая потребность обладать ею целиком превратились в одержимость.

Он добровольно загнал себя в ловушку, из которой не было выхода. Волю к жизни и радость существования променял на монотонное саморазрушение во имя фетиша, который назвал любовью.

Он изучал себя со стороны, пытаясь понять происходящее с ним. Проанализировать их отношения и его отношение к ней. И каждый раз выходило, что отношений нет. Но и выкинуть её из головы, просто отодвинуть — не мог, как ни пытался.

Ночью он брал её тело, прекрасно понимая, что сама она в этот момент где-то далеко.

Он ненавидел её за это и вместе с тем подыхал от неразделенной любви. Можно было до бесконечности лежать ночами без сна, резать себе кожу, пытаясь заглушить тупую боль, раздирающую его изнутри. Но ни боль физическая, ни вид крови не помогали избавиться от одержимости и желания вернуть себе утраченную волю. Её безразличие его медленно убивало. Тогда он и решился на поистине отчаянный шаг. Каждый раз, когда она после секса отворачивалась, он целовал её в висок и уходил в свою спальню, чтобы долгими ночами не сомкнуть глаз.

«Ты заплатишь!» — повторял он, и страдания отступали. На их место наружу рвалась звериная злоба.

— Я лучше убью тебя, чем отдам ему, — произнёс Влад, задёргивая шторы.

Оставшись наедине со своими мыслями, я вдруг почувствовала страшную усталость, что навалилась на плечи, вгрызаясь в виски ноющей болью безысходности. До одури захотелось послать всё к чертям и закончить своё жалкое существование здесь и сейчас. Медленно выдохнув и принуждая себя успокоиться, я закрыла глаза.

«Соберись, тряпка! — мысленно пнула я себя. — Ты слабая и жалкая, смотреть тошно. Вылезай из дерьма и прекрати уже себя жалеть!»