народа и языка поставлять себе архиепископа, которого будет избирать между собой церковное и мирское сословия»;

— сербскому архиепископу давались право назначения епископов и священников, право строительства церквей по его воле и право вершить церковный суд;

— православное духовенство освобождалось от уплаты десятины, податей и квартирной повинности (так называлась повинность постоя).

Последующие Хартии от 20 августа 1691 года и 4 марта 1695 года подтверждали и отчасти расширяли привилегии, данные духовенству.

Можно сказать, что сербов спасло от «растворения» среди венгров и хорватов Великое переселение 1690 года. Дело даже не в том, что в габсбургских владениях заметно прибавилось сербов, а в том, что сюда пришли сербские епископы во главе с патриархом Арсением III, и в том, что им сразу же была предоставлена самостоятельность. Так австрийские сербы получили тот стержень, который сплотил их и не дал им исчезнуть как нации.

«Получить как можно больше и дать как можно меньше» — вот по какому принципу строились отношения Вены с сербами. В императорском манифесте от 6 апреля того же года, призывавшем сербов на борьбу с Османской империей, говорилось о возможности выбора своего воеводы и самоуправлении. В 1691 году сербам было предложено выбрать своего вице-воеводу, точнее — утвердить на собрании народных старейшин кандидатуру полковника Йована Монастырлии, венгерского серба. Монастырлия был сугубо декоративной фигурой — сербские переселенцы его не знали, и никаких связей с ними он не поддерживал. После смерти Монастырлии, последовавшей в 1706 году, император Иосиф I издал декрет, запретивший сербам избирать вице-воеводу. Протестов в сербской среде этот запрет не вызвал, потому что большинство сербов давно забыло о том, что у них есть вице-воевода.

Венгерская знать не хотела признавать привилегии, данные сербам Веной, на том основании, что они были предоставлены без согласия венгерских властей и ущемляют права венгров. Реальной же причиной недовольства стало отклонение венгерских претензий на былые владения, перешедшие под руку Габсбургов. У сербской знати тоже имелись мечты о восстановлении жупанств, но Габсбурги старательно пытались превратить свое «лоскутное одеяло» в централизованное государство и потому о создании уделов не могло быть и речи. Требования о возвращении владений отклонили на основании того, что все завоеванные земли становятся владениями габсбургской короны. Коронные земли не подпадали под юрисдикцию местных властей — ими управляла Вена.

Между венгерской и сербской знатью всегда существовал определенный антагонизм, который еще более усилился после того, как венгры почувствовали себя «несправедливо обиженными». Что же касается простого народа, то у него тоже возникали конфликты с венграми и хорватами, которые были вызваны не столько национальными, сколько экономическими причинами — трудолюбие, исторически присущее сербам, делало их нежелательными конкурентами для местных крестьян и ремесленников. О торговле и говорить было нечего — сербские торговцы, прошедшие закалку в суровых условиях Османской империи, были гораздо оборотистее и активнее. Вдобавок, австрийские власти активно пытались навязать сербам католичество или униатство.

Наряду с привилегиями общего характера предоставлялись и местные, касавшиеся отдельных территорий или ремесленных гильдий. Главным образом речь шла о праве на местное самоуправление и свой суд, но также предоставлялись торговые и налоговые льготы. На особом положении были граничары, которые жили на так называемой Военной границе (границе с Османской империей) и несли службу по ее охране. Граничары наделялись за службу относительно крупными земельными наделами, имели весомые налоговые льготы и особый гражданский статус, предоставлявший им больше свобод[150]. Но не стоит считать, что граничарам жилось легче, чем их собратьям из внутренних регионов, ведь им приходилось совмещать нелегкую военную службу с крестьянским трудом.

Данило Петрович-Негош

В начале XVIII века Старая Черногория (земли, прежде входившие в состав Зеты) была самым отсталым регионом Балканского полуострова. Отсталость была вызвана скудным количеством плодородных земель, отсутствием городов и малолюдностью — на тот момент здесь жило не более тридцати тысяч человек. Вассальная зависимость Черногории от Османской империи выражалась в выплате хараджа — налога, взимаемого с иноверцев. Харадж выплачивался нерегулярно, чаще всего — после очередной карательной экспедиции османов. В целом же в своих труднопроходимых горах черногорцы чувствовали себя свободными.

Черногорская Цетинская митрополия формально входила в состав Печской патриархии, но власть сербских патриархов ограничивалась тем, что они рукополагали в сан митрополита, кандидатура которого обсуждалась на народном собрании — общечерногорском сборе.

В 1696 году митрополитом был избран цетинский иеромонах Данило (в миру — Никола), происходивший из влиятельного рода Петровичей, жившего в селении Негуши близ Цетине[151]. Новоизбранного митрополита посвятил в сан патриарх Арсений III, пребывавший во владениях Габсбургов. Дело было не столько в том, что у печского патриарха Каллиника I имелся свой кандидат в митрополиты или в том, что Арсений сам был черногорцем, а в том, что новоизбранный митрополит хотел обозначить свою антиосманскую позицию. По сути, то был открытый вызов османским властям, который те предпочли проигнорировать.

В отсутствие князя сербским правителем Черногории являлся митрополит, пользовавшийся у местных жителей большим авторитетом. Православная религия способствовала поддержанию и развитию национального самосознания черногорцев, вдохновляя их на борьбу во имя освобождения, и в этом отношении Данило был настоящим пастырем, не признававшим практически никаких компромиссов с османскими властями. Задарский католический епископ Винцентий (Змаевич) называл Данилу «неумолимым врагом турок», и это звучало как похвала, несмотря на все противоречия между ними.

В 1702 году была предпринята попытка «вразумления» непокорного владыки. Когда Данило прибыл в одно из сербских сел, находившихся во владениях шкодринского паши[152], для освящения церкви, его схватили, заковали в оковы и пешком повели в Подгорицу, причем заставили нести на плече деревянный кол — орудие собственной казни. К счастью, до казни дело не дошло, но за время пребывания в заключении Данило претерпел множество пыток и издевательств. В конце концов паша отпустил его за огромный выкуп в три тысячи дукатов.

Вернувшись в Цетине, Данило приступил к организации освободительной борьбы. Прежде всего для этого нужно было очистить народ от «заразы» — от потурчанцев, которые преданно служили османским властям, попирая интересы своего народа. Митрополиту удалось поднять черногорцев на борьбу с вероотступниками. Этот эпизод черногорской истории описывает в поэме «Горный венец» родич Данилы митрополит Петр II Петрович. К 1707 году с потурчанцами в целом было покончено. Примечательно, что им предоставлялась возможность возвращения в православие, то есть давался шанс остаться в живых и продолжать жить на родине.

Для успешной борьбы с османами мало было очистить народ от потурчанцев, нужно было еще и сплотить его, прекратив многовековую вражду между племенами, кланами и отдельными семьями. Для того чтобы черногорцы перестали сводить между