И в тот же миг ей показалось, что рука мужа стала еще теплее — теперь она была почти горячей. И Шарлотте вдруг захотелось прижаться к нему, покрепче, захотелось почувствовать, как ей передается тепло его тела, как оно перетекает в нее…

— Филипп, отпусти… — прошептала она, пытаясь высвободиться.

Но он лишь переместил свою ладонь с ее плеча на талию, а другой рукой потянулся к ее руке.

— Шарлотта, дорогая, пожалуйста…

Она снова взглянула на Филиппа холодно и враждебно — этому взгляду она у него же и научилась.

А он, улыбнувшись, проговорил:

— Если я не ошибаюсь, хорошие мужья обязаны танцевать со своими женами, не так ли? К сожалению, на ярмарке у меня это не получилось, но теперь я хочу исправиться. Ведь я должен стать хорошим мужем, верно?

Она пожала плечами:

— Мне все равно, хороший ты муж или нет. Мне ведь недолго осталось быть твоей женой. И ты никогда не был мне настоящим мужем, если уж говорить откровенно.

Какое-то время муж молча смотрел на нее. Она пыталась отвести глаза, но не могла — словно он гипнотизировал ее. А потом он вдруг склонился к ней и прижался губами к уголку ее рта.

Шарлотта на мгновение замерла. А затем почувствовала, как по телу се пробегает дрожь, а колени подгибаются.

Филипп же, снова заглянув ей в глаза, шепотом проговорил:

— Потанцуй со мной, Шарлотта. Даже если для тебя это не важно, я бы хотел доказать тебе, что очень жалею о том, что не стал танцевать с тобой на ярмарке.

Наверное, ей следовало согласиться. А затем, когда танец закончится, он наконец-то отпустит ее.

— Ладно, хорошо, веди, — проворчала Шарлотта, пытаясь не смотреть мужу в лицо.

— Да, разумеется, ваша светлость, — ответил он, тихо рассмеявшись. И тут же принялся вполголоса что-то напевать.

Не удержавшись, Шарлотта взглянула на его губы. И тут же почувствовала, как по телу ее снова пробежала сладостная дрожь.

Проклятие, нельзя смотреть ему в лицо! Надо смотреть… на плечо, например. Она с раздражением проговорила:

— Тебе обязательно надо петь? Твое пение… очень отвлекает.

Филипп на секунду остановился и внимательно посмотрел на нее.

— Хорошо, дорогая, не буду петь. — Он еще крепче прижал ее к себе и снова повел в танце.

Шарлотта фыркнула и передернула плечами.

— Кроме того, нет необходимости так крепко обнимать меня, — проворчала она, стараясь отстраниться.

Филипп улыбнулся и спросил:

— А может, ты предпочла бы, чтобы я не танцевал с тобой, а поцеловал?

— Нет-нет. — Шарлотта покачала головой. — Лучше танцевать. — Она расслабилась и уже не делала попыток отстраниться.

Филипп снова улыбнулся. Но к счастью, больше не напевал. И оба молчали, так что отчетливо был слышен шум дождя, по-прежнему заливавшего все вокруг.

Стараясь ступать как можно осторожнее, они обходили лужи, то и дело спотыкались и временами наступали друг другу на ноги. Как-то раз, поскользнувшись, чуть не упали, но все равно не останавливались.

— Проклятый дождь… — пробурчала Шарлотта, когда они обходили очередную лужу.

Но, в конце концов, она успокоилась и даже, как ни странно, вдруг почувствовала, что этот странный вальс под дождем доставляет ей удовольствие. Прикрыв глаза, она мысленно твердила: «Удивительно, удивительно, удивительно…»

Внезапно она почувствовала, как Филипп прижался щекой к ее виску. Шарлотта вздрогнула, и в тот же миг оба остановились. Открыв глаза, она сказала:

— Итак, ты выполнил свой долг, верно? Полагаю, теперь твоя совесть чиста. Так что можешь отпустить меня.

Филипп помедлил несколько секунд. Потом, опустив руки, отступил от нее на шаг. Едва заметно поклонившись, с усмешкой проговорил:

— Но ты кое-что забываешь, дорогая. Дело в том, что у меня нет совести.

Она тут же кивнула:

— Я не забыла. Я ничего не забыла.

В эту ночь они снова его мучили.

Не привидения, а воспоминания, что в каком-то смысле гораздо хуже. Ведь если бы привидению вдруг вздумалось преследовать его в коридорах, или если бы оно заявилось к нему в спальню, он просто высмеял бы его и не стал бы обращать на него внимания.

А вот воспоминания…

Проклятие, они в последнее время являлись чуть ли не каждую ночь, эти тени прошлого… Причем появлялись не из темных углов, а прямо из его головы. И их не проигнорируешь, от них не отмахнешься.

Да, в последнее время он все чаще вспоминал своего деда, восьмого герцога Радерфорда, весьма достойного представителя их рода.

Впрочем, не все эти воспоминания были такими уж неприятными. Все дело в том, что, вспоминая деда, он тут же вспоминал о Шарлотте, вернее, о том, что ей никогда не стать настоящей герцогиней Радерфорд.

Его дед всегда недолюбливал Шеффилдов. А если точнее — терпеть их не мог. «Глупые и надменные простолюдины» — так он их частенько называл, причем это было далеко не самое резкое из его высказываний в их адрес.

И Филипп в те годы никак не мог понять, соглашался ли он со старым герцогом только потому, что обязан был соглашаться, или же действительно думал точно так же, как его дед.

— Шарлотта, любовь моя, — прошептал Филипп, стоя у ее кровати. Заходя к ней в спальню, он знал, что поступает как безумец, однако ничего не мог с собой поделать — ему хотелось взглянуть на нее, хотелось хоть немного побыть с ней рядом.

Минута проходила за минутой, и уже близился рассвет. А герцог по-прежнему стоял у постели спящей жены, думая о том, что должен предпринять в ближайшие дни.

Увы, пока что у него ничего не получалось, и временами он был на грани отчаяния. Он старался быть вежливым и любезным, пытался даже очаровать ее, но тщетно; она по-прежнему не доверяла ему.

А может, сказать ей, что он любит ее? Нет-нет, ни в коем случае. Это признание даст ей слишком большое преимущество над ним. И она наверняка попытается как-то воспользоваться этим своим преимуществом.

Значит, следовало предпринять что-то другое… Может, заставить ее ревновать? Что ж, пожалуй, можно попробовать. Хотя и этот план не давал гарантии успеха. Ведь Шарлотта, возможно, даже обрадуется, узнав, что он ухаживает за другой женщиной, — подумает, что теперь-то он непременно с ней разведется. Но все же следует попытаться… Возможно, из этого что-нибудь получится.

«Какая же она красивая…» — думал Филипп, любуясь спящей женой. И даже во сне она умудрялась его искушать. Глядя на нее, Филипп чувствовал, что начинает возбуждаться; его все сильнее к ней влекло, и хотелось осторожно разбудить ее, чтобы потом…