Вот так это начиналось: деньги, нарисованные на листке бумаги. Они быстро стали чем-то большим. Одалживая полную сумму своих депозитов (а достаточно скоро и больше) правительству и выпуская купюры в размерах той капитализации, которую могли обеспечить вкладчики, Государственный банк Англии совершил настоящее экономическое чудо — создал капитал из ничего. Это было рождением того, что стало известно как фракционная резервная банковская система, основа современных финансов. Фракционный резервный банк, действующий при условии, что только маленький процент вкладчиков в определенный момент потребует свой вклад назад, может давать взаймы больше денег, чем общая сумма его капитала. Насколько больше — это важный вопрос. Банки, которые предоставляют кредиты на суммы, значительно превосходящие имеющиеся у них депозиты, рискуют исчерпать наличные средства, если слишком большое число вкладчиков потребует вернуть деньги. Если банковская система в целом дает в долг слишком мало, кредитование сокращается, ссуды становятся более дорогостоящими, и это подавляет экономическую жизнь. (Инстанции, регулирующие банковскую систему, могут использовать требование поддержания резерва — сколько наличных денег в процентах от ссуды банк обязан держать под рукой — в качестве инструмента сокращения или увеличения кредита и таким образом теоретически имеют возможность не позволять экономике становиться ни чересчур вялой, ни избыточной. Но разрыв между этой теорией и практикой, возможно, не так мал, как того желали бы экономисты).

Вначале у банка не было никакого видения глобального капитализма. Он лишь пытался предоставить коммерческий кредит Вильгельму и его армии во Фландрии — получая при этом и прибыль для себя. Однако непреднамеренным, но очень важным последствием создания современных банкнот было то, что впервые европейская нация преобразовала свои правительственные обязательства в новый, унифицированный и, самое главное, ходовой товар. Предыдущие попытки собрать деньги на войну опирались на любое доступное средство — ссуды, ренты, экзотические протооблигации, — но ни у одного из них не было согласованной ценности, которая позволила бы, например, держателям ренты обменять этот актив на наличные деньги на рынке. Банкноты сами по себе были формой наличных денег.

Но унифицированный характер банкнот также означал, что кроме пользы они влекли за собой и потенциальный риск: то, что один человек мог написать на бумаге, другой мог скопировать. Сырье для бумажных денег было найти легко, и в Лондоне было так много печатников и граверов, что среди них, конечно же, попадались и те, кто был готов пожертвовать своей честностью за плату. Ведь, в конце концов, убедил же Уильям Чалонер некоторых из них рискнуть жизнью, печатая якобитскую пропаганду.

Владельцы банка осознавали эту опасность и делали все что могли, чтобы защитить себя. Первые банкноты не предназначались для того, чтобы стать настоящими наличными деньгами и заменить серебряные и золотые монеты, при помощи которых обычные люди вели свои дела. Новая валюта должна была остаться в руках финансистов, которые ворочали большими денежными суммами. Хотя банк и предлагал банкноты номиналом всего в пять фунтов, наиболее ходовым номиналом были сто фунтов, примерно вдвое больше дохода среднего класса. Такие большие суммы затрудняли хождение плохо скопированных фальшивых банкнот. Немногие хотели или могли принять их, но те, кто это делал, были вполне способны защитить себя от преступников-любителей. Но чем больше сумма, тем больше искушение. Поэтому спустя две недели после того, как Банк получил свою хартию, директора вынесли официальное решение, что "поскольку банкноты, имеющие хождение в качестве наличных денег, могут подделываться, для предотвращения этого приказываем, чтобы они были сделаны на тисненой мраморной бумаге".[243]

Украшенные таким образом банкноты Государственного банка Англии,[244] фактически первые выпущенные банком бумажные деньги в мире, были введены в обращение в июне 1695 года. Они немедленно завоевали популярность. Уже к 1697 году почти семьсот тысяч фунтов имели хождение в качестве наличных банкнот, и эта новая наличность быстро начала жить своей собственной жизнью. Пять фунтов, которые г-н Смит приносил в банк во вторник, к среде превращались в десять: пять шли на поддержку армии во Фландрии, а еще пять Смит мог использовать как наличные банкноты. Этот простой трюк был первой из новых форм денежного обращения, которые вскоре превратили Лондон в финансовый центр Европы, а через столетие или чуть больше — всего мира.

Для Чалонера мраморная бумага не являлась большим препятствием. Он знал по крайней мере одного мастера, способного подделать ее, а сам Чалонер и его сообщники обладали достаточной ловкостью, чтобы сымитировать рукописные записи на каждой банкноте. Его фальшивки имели хождение в течение по крайней мере двух месяцев, прежде чем первую из них обнаружили 14 августа 1695 года.[245] Хотя за этот небольшой срок не удалось повторить былой успех, принесший ему дом в Найтсбридже и обеды на столовом серебре, его хватило, чтобы реализовать значительную сумму денег.

Но затем у Чалонера возникли серьезные проблемы. Люди из банка благодаря первой обнаруженной поддельной банкноте вышли на печатника, который скопировал мраморный рисунок. Печатник донес на Чалонера, который в свою очередь разыграл великолепную двухходовую партию. Конечно, ему пришлось расстаться с нереализованным запасом фальшивых банкнот, но он с обычным прагматизмом обеспечил следствие важной информацией в обмен на свободу. Чалонер рассказал следователям о другой схеме, которой почти наверняка также руководил он сам. Банк обманом заставили принять ворованные чеки Лондонского сиротского фонда — это мошенничество обошлось банку по крайней мере в тысячу фунтов. Чалонер назвал имена, и пользовавшийся дурной славой Джон Гиббонс, привратник в Уайтхолле, арестовал несчастных, которые были вовлечены в это предприятие.