Это была тонкая работа. Чалонер умел лавировать между официальным Лондоном и его преступной изнанкой лучше, чем кто-либо из его современников. За свою услугу банку — двойной грабеж, раскрытый только после получения прибыли, — Чалонер заслужил большую благодарность и, как бы невероятно это ни звучало, еще и награду в двести фунтов. Вдохновленный — а почему нет? — Чалонер продолжал игру с исключительно легковерным и богатым "клиентом", расширяя "свои старые уловки по измышлению своих услуг". В ноябре 1695 года он послал Банку список предложений по предотвращению угрозы подделки банкнот. Его идеи произвели впечатление. Сэр Джон Хоублон, управляющий Банком, стал его активным сторонником, вплоть до того, что способствовал освобождению Чалонера из Ньюгейта после его очередной встречи с тюремщиками.[246]

И в том же ноябре король Вильгельм наконец приказал, чтобы Парламент принял меры для преодоления более глубокого, чем когда-либо, кризиса чеканки в Англии. Решения, принятые в ответ на требования короля, только расширили поле возможностей Чалонера. То, как он сумел обокрасть банк и затем потешаться над ним, подтверждало, что любая неразбериха в денежной системе дает новый шанс обогатиться. 1695 год оказался очень прибыльным. Все говорило о том, что 1696-й будет еще лучше.

В четыре утра, поздняя осень 1696 года. Ворота в юго-западном углу лондонского Тауэра открываются. Из темноты появляются люди — некоторые еле плетутся, борясь с усталостью и воздействием джина и эля, выпитых несколько часов назад. Рабочие посмелее и позадиристее подшучивают над часовыми, проходя под тяжелыми каменными воротами и через башню Байворд. То и дело между солдатами и работниками вспыхивают ссоры, и те и другие ждут оскорблений, удара локтем в живот, пинка ногой, способного повалить наземь.

Миновав туннель, который проходит через внешнюю стену Тауэра, поток рабочих сворачивает налево. Открываются другие ворота. Люди входят в мастерские, которые извиваются по периметру Тауэра, — длинные узкие помещения, душные и темные, подпираемые тут и там огромными деревянными сваями, заполненные рядами машин. Текут часы, и воздух становится тяжелым — угольные пары и вонь конского навоза смешиваются со смрадом чрезмерного количества тел, нагруженных слишком тяжелой работой в нарастающей жаре. Шум непрерывный, неустанный, ритмичный; пятьдесят, иногда пятьдесят пять раз в минуту раздается резкий звук. Люди проталкиваются сквозь грохот, пот и вонь, пока вскоре после полудня не приходит следующая смена. Королевский монетный двор, где полным ходом идет Большая перечеканка, предприятие, беспрецедентное в истории денег, затихает только в полночь. А через четыре часа каждый день, кроме воскресенья, все повторяется сначала.

Так происходила перечеканка — быстро, эффективно, неуклонно. Но в тот момент, когда Исаак Ньютон занял должность смотрителя, эти усилия — а вместе с ними, возможно, и вся страна — были на грани краха.

Причиной угрозы стало то, что человек, который должен был отвечать за перечеканку, оказался совершенно некомпетентен. В 1696 году Королевский монетный двор был все еще крайне феодальным учреждением, возглавляемым не одним человеком, а тремя отдельными чиновниками, смотрителем, контролером и мастером-исполнителем. Каждое должностное лицо занимало свой пост по ордеру от короны. Между ними не было никакой ясной иерархии, и каждый обладал своими полномочиями и обязанностями. Смотритель был номинально ответствен только за оборудование Монетного двора. Производство новых монет находилось под контролем мастера-исполнителя.

К несчастью для Англии, это означало, что судьба национальной денежной массы весной 1696 года зависела от Томаса Нила. Нил был игрок из игроков: он служил трем королям — Карлу II, Якову II и Вильгельму III — в качестве придворного, в обязанность которого входило снабжать местопребывание короля столами, картами, игральными костями и улаживать споры среди игроков. Сам Нил играл по-крупному. Он попросил и получил первую концессию на создание Североамериканской почтовой службы — привилегию, за которую он платил восемьдесят центов в год. Он нанял местного представителя и крупно проиграл — три тысячи долларов за первые пять лет работы службы. Он поставил на кон и потерял еще одно состояние в экспедиции, которая отправилась за серебром с испанского галеона Nuestra Senora de la Conception,затонувшего к северу от Гаити, — по слухам, этот груз стоил более миллиона фунтов. Нил выклянчил должность мастера обычным способом, через личные связи. Но, несмотря на высоких покровителей, его известность как мота была такова, что он должен был отдать в залог пятнадцать тысяч фунтов из собственных денег вместо обычных двух. Азартный, возможно, нечистый на руку и явно ленивый, Нил совершенно не годился для такой работы.[247] Когда он умер, его преемнику на посту мастера — Ньютону — потребовалось четыре года, чтобы разобраться с его официальными отчетами.

В то же время Нил был истинным хранителем традиций Монетного двора. Его пост долгое время был доходным местом, достававшимся по знакомству, и ничто не могло заставить его сделать что-либо сверх того, что входило в его, как он полагал, чисто номинальные обязанности. К 1696 году он давно переложил большую часть своих дел на наемного помощника, с которым делился своей прибылью от операций по чеканке. В спокойное время начала 1690-х в этом не было большой беды. Но, когда началась перечеканка, Нил внезапно оказался ответственным[248] за операцию, целью которой было за три года или даже меньше расплавить и повторно отчеканить почти семь миллионов фунтов стерлингов — больше, чем Монетный двор произвел за предшествовавшие три десятилетия. Ни у кого из вышестоящих чинов не было большой уверенности в том, что Нил справится. Но, поскольку он был назначен на свой пост королевским указом, никакого очевидного решения проблемы не было — оставалось лишь надеяться, что нанятые им помощники сумеют восполнить недостатки своего руководителя.

Эти надежды не оправдались. Под управлением Нила первые месяцы перечеканки превратились в настоящий фарс. Первое существенное событие произошло в мае 1696 года, когда казначейство прекратило принимать старые, износившиеся деньги как законное средство оплаты налогов. Предполагалось, что работники Нила за предшествовавшие пять месяцев произвели достаточно новых монет, чтобы в обороте было необходимое количество годного к употреблению серебра. Но на деле с мая по июль в Англии нельзя было найти почти никаких наличных денег, и к осени ситуация улучшилась лишь незначительно. Официальные доходы исчезли[249] — налоговые платежи резко сократились, а правительственный долг торговался со скидкой в тридцать процентов от его номинальной стоимости, ниже уровня прежнего года, уже тогда угрожающе низкого.