— Сенатор, не могли бы вы сказать что-нибудь о касающейся ограничения президентского срока поправке, которая только что прошла через палату и, по-видимому, будет одобрена подавляющим большинством сената?

— А что именно?

— Как вы к ней относитесь?

Этот хреносос Вандердамп заслужил все, что он получит.

— Что ж, полагаю, ни для кого не является секретом то обстоятельство, что мы с президентом Вандердампом по многим вопросам расходились во взглядах. Однако честно ли наказывать будущих президентов за катастрофическое… впрочем, — Декстер ухмыльнулся, — сегодня я появился перед вами не для того, чтобы критиковать президента. Предоставим это историкам.

— Вы проголосовали бы за эту поправку?

— На мой взгляд, она обладает определенными достоинствами. С другой стороны — как знать, — может наступить день, когда я сам займу пост, который мне захочется сохранить и на второй срок. А-а-ак.

Терри зримо оторопела.

— Вы хотите сказать, что собираетесь снова баллотироваться в президенты?

— Я… — Декстер оглянулся на Терри, глаза которой стали холодными, как жидкий азот. — Единственное президентство, которое интересует меня в настоящее время, это президентство Митчелла Любшторма.

— А скажите, кто придумал такое имя?

— Имя? — переспросил Декстер. — Ну… сценаристы. По их мнению, оно… впрочем, мне оно нравится. Да. Оно многое говорит об этом президенте. О сильном и страстном человеке с…

«Поразительно, — думала Терри, — он уже начал говорить о себе в третьем лице».

— …человеке, который прошел через огонь, но сохранил сердце. Да. О любовнике бурь. Настоящем любовнике. Ха-ха. Как в том фильме…

Декстер снова оглянулся на свою спутницу жизни, и та послала ему безмолвное уведомление: «Закругляйся сию же минуту, или ночью, когда ты уснешь, я намажу тебе губы суперклеем».

— Ну хорошо, спасибо, что пришли сюда сегодня, — сказал Декстер и помахал, прощаясь, журналистам ладонью. — Спасибо. Для меня это стало чрезвычайно волнующим переживанием. И мне хочется думать, что я вас вовсе не покидаю. Просто перехожу на другой канал. Не забывайте переключаться на него по понедельникам.

Отправляясь на первое в ее жизни совещание Верховного суда, Пеппер нервничала. Собственный желудок напоминал ей отведенную для бабочек вольеру зоопарка. Судьи голосовали по старшинству, так что ей предстояло подать голос последней. В начале голосования по делу Суэйла она мысленно помолилась о том, чтобы, когда черед дойдет до нее, уже образовалось отчетливое большинство, все равно какое. Но нет. Суд Хардвизера по-прежнему оставался разделенным надвое, точно Корейский полуостров. После того как Криспус высказался против Суэйла, счет стал 4:4. И все глаза обратились к Пеппер.

— Судья Картрайт? — негромко произнес председатель. Обращение «Пеппер» ему почему-то не давалось.

Она чувствовала, как ее сверлят шестнадцать глаз. Пэги Плимптон предупредила Пеппер, что Хардвизер не любит, когда совещания обращаются в затяжные дебаты. «Он предпочитает лететь вперед, как на глиссере», — сказала Пэги. Суд — это вам не дискуссионный клуб.

Каждый атом каждой жилочки Пеппер Картрайт вопил, требуя, чтобы она проголосовала против Джимми Джеймса Суэйла. Решение, вынесенное в пользу банковского грабителя, пострадавшего из-за того, что его пистолет дал осечку? Происходи все это в «Шестом зале суда», Бадди потребовал бы, чтобы рабочие начали сколачивать виселицу для сукина сына, еще до первой рекламной паузы. Однако сегодня Пеппер находилась не в «Шестом зале» и, как это ни было странно ей самой, считала, что с формальной точки зрения сукин сын прав. Неприятно, но так.

— Я… ммм… — пролепетала она, — за удовлетворение ходатайства.

— Вы голосуете в пользу истца? — спросил Хардвизер.

— Ага. То есть да.

Судья Сантамария с шумом выпустил из легких воздух — в таких количествах, что его хватило бы для наполнения парусов четырехмачтовой шхуны. И с отвращением бросил на стол карандаш, который держал в руке. Пэги смотрела на Пеппер с оторопелым изумлением.

— Просто я думаю, что решение суда Южной Дакоты по делу «Мортимер против „Водозаборников Великих озер“» явно… э-э… говорит в пользу аргументации Суэйла, — пояснила Пеппер.

Молчание.

— Хорошо, — сказала она, — дело это паршивое, я понимаю, однако таково мое мнение.

Судья Сантамария пробормотал нечто, воспринятое Пеппер как «Иисус рыдает». Затем он еще раз с силой выпустил из груди воздух, откинулся на спинку кресла, устремил взгляд в потолок и выкатил глаза.

— Судья Сантамария, — спросила у него Пеппер, — вы хотите мне что-то сказать? Или просто ждете, когда ваш клерк придет и закапает вам капли в глаза?

Сидевшие за столом прерывисто вздохнули, как один человек. Голова Сантамарии начала поворачиваться к Пеппер, точно орудийная башенка изготовившегося к стрельбе танка. Однако еще до завершения этого разворота председатель суда Хардвизер, подавив улыбку, сказал:

— В таком случае, судья Картрайт, не могли бы вы составить письменное мнение большинства?

Пеппер закоченела:

— Вы хотите, чтобы я написала проект решения?

— Если вы к этому готовы.

— Хм, идет. Я хотела сказать — да.

— Сильвио, — продолжал Хардвизер, — вы, я полагаю, пожелаете подать особое мнение.

Сильвио утвердительно хмыкнул.

После совещания Пэги заглянула в офис Пеппер и, опустившись в кресло, сказала:

— Да, за словом вы в карман определенно не лезете.

— Я понимаю, мне не следовало наскакивать на него. Но я уже сыта по горло его театральными выходками, всем этим глубоким возмущением и прочим дерьмом. И что он все время вращает глазами, как игорный автомат барабанчиками? К тому же я немного устала от его манеры лезть к каждому встречному репортеру с рассказами о том, какая я пустышка.

— Ну, он у нас персона важная. Я не о нем беспокоюсь, — сказала Пэги.

— Ладно, — согласилась Пеппер. — Давайте начистоту. Вы считаете, что я проголосовала неправильно?

Сама Пэги подала голос против Суэйла.

— Да нет, не то. Просто мне не дает покоя чувство, что проголосовали вы вопреки вашим инстинктам.

— Дело же не в инстинктах, — ответила Пеппер. — Дело в законе, так?

— Вы кого пытаетесь убедить, меня или себя?

Пэги встала.

— Сэнди О'Коннор[71]держала в своем кабинете подушечку для плетения кружев. На которой было вышито: «Ошибаться можно. Сомневаться не следует». — Она улыбнулась. — Мне не терпится прочитать написанный вами проект решения. Удачи.