До захода солнца оставалось четыре часа, и медлить было нельзя. «Фьорд-Эльк» терпеливо ждал чуть ниже по течению реки, в более глубокой воде. Браги Яйцо и еще несколько викингов обмотали причальные канаты вокруг двух больших острых камней, меж тем как другие гребцы сложили весла и растянулись по берегу, чтобы помочь нам со «Змеем».

– Кто с «Фьорд-Элька» – разгружает балласт, – сказал Сигурд. В ответ послышалось приглушенное ворчание. – Кто со «Змея» – рубит деревья. – Мы тоже заворчали, зная, что просто свалить ясень или дуб будет мало. – Пусть каждый приготовит по одному хорошему гладкому бревну, которое можно катить по земле.

– А это не сгодится? – с надеждой спросил Ингольф, указав на большую гору ровных стволов: кто-то, перетащив свою лодку к реке, оставил их для того, кому они могли пригодиться на пути в противоположную сторону.

Сигурд подошел к бревнам, достал меч и ударил одно из них. По звуку мы тотчас поняли, что дерево прогнило. Смахнув с лезвия влажные щепы, ярл вложил оружие обратно в ножны.

– Начинайте рубить, – сказал он.

Мы подчинились. Чтобы отыскать хорошее прямое дерево, приходилось углубляться в лес, и я подумал о том, что станут делать люди, которые потащат здесь свои суда через десять лет, когда на мили вокруг все будет вырублено. Но это уже не наша забота. Вооружившись длинными топорами, мы валили деревья, а затем принимались их обтесывать. Под конец мы заглаживали стволы ручными топориками или ножами. Так каждый из нас заготовил бревно вдвое выше себя и вполне годное для частокола. Однако строить стену мы не собирались. Стволы были нужны нам для того, чтобы положить их на землю и катить корабли.

Той ночью мне привиделось, будто я рублю ольхи и вязы для Эльстана, который был мне в Эбботсенде как отец. Сон казался таким мирным, что я словно вел его за руку, хотя обыкновенно сны сами вели меня, даже если я не хотел за ними идти. Потом я взял Эльстанов струг и принялся, двигаясь вдоль древесных волокон, одну за другой выделывать гладкие доски. Сам не зная, что изготовил (в снах нередко бывают такие странности), я отошел полюбоваться своей работой. И вдруг мое сердце замерло, будто меня оглушили ударом. Я приблизился и понял, что сделал гроб. Медленно и боязливо подняв крышку, я заплакал. В изготовленном мною гробу лежал старый Эльстан. Его пальцы были переплетены, длинные седые волосы не прибраны, желтые глаза таращились на меня. «In somnis veritas», – сказал однажды Эгфрит. Истина в грезах. В этом, пожалуй, монах был прав. Я не спас своего старого друга, и его смерть стала моею тяжкой ношей.

Следующим утром мы вытащили «Змея» на сушу. Без балласта он оказался на удивление легким, хотя в трюме оставались меха, серебро, оружие, янтарь и другое добро. Затем настала очередь «Фьорд-Элька». Браги и кормчий Кьяр вывели корабль из реки, а мы выгрузили гладкие камни, сложив их в две большие кучи, которые, без сомнения, могли очень пригодиться кому-нибудь после нас. В тот день, когда мы покинули Париж с Винигисом на борту, Сигурд велел нам не выбрасывать кишки пойманной рыбы, а складывать их в бочку. Теперь эта бочка была полна тошнотворно пахнущего кровавого месива, вокруг которого мухи вились даже при опущенной крышке. Лицо Сигурда выражало суровую решимость, когда он принялся собственноручно зачерпывать пригоршни кишок и размазывать их по бревнам, из которых мы выложили настил примерно вдвое длиннее корпуса «Змея».

– Скользкие, как Эльдред, и так же воняют, – громко сказал ярл, понюхав перепачканную в крови руку и показав ее нам.

Даже саксы засмеялись – разумеется, кроме олдермена, метнувшего в своих бывших воинов сердитый взгляд. Теперь мы видели, что англичане не так уж сильно отличаются от нас. Они часто молились и по-прежнему держались вместе, но никакого беспокойства нам не причиняли, вероятно, надеясь получить долю от того богатства, которое мы хотели выручить за книгу. Отец Эгфрит ревностно ее оберегал, постоянно таская у себя за плечом в промасленном мешочке, хоть никому из нас она и не была нужна. Нам было нужно лишь богатство, которое она сулила.

Мы связали вместе веревки, сделав из них два каната, достаточно длинных для того, чтобы привязать их одним концом к носу «Змея» и обернуть вокруг судна, подхватив изогнутый выступ кормы. Со второй ладьей проделали то же самое, и все стали по местам. Кто-то толкал корабли сзади, кто-то тянул за веревки; кто-то, работая по двое, подбирал бревно за «Фьорд-Эльком» и, обежав оба судна, клал его перед «Змеем». Последнее оказалось наиболее утомительным. Мы то и дело менялись местами, и именно от этой беготни с грузом мои ноги разболелись так, будто бедра с внутренней стороны кто-то поджег. Легче всего было толкать корабль сзади, потому что иногда я мог отдохнуть, упершись в корму и притворяясь, будто работаю. Так мы двигались на северо-восток по проторенному пути. Наши драконы, чьи резные головы, уступив место крестам, скрывались в трюмах, шли печальной тяжелой поступью, так не похожей на их легкий бег по реке или морю. Бревна, что мы заготовили, не всегда хорошо катились, но гнилые рыбьи кишки все же помогали кораблям скользить, и нам удавалось кое-как проталкивать их вперед.

Двигались медленно. За день человек с легкостью проходит пешком пятнадцать миль, а верхом проезжает тридцать. Но тащить корабль по грязи, даже если место довольно ровное, – изнурительный труд, и, чтобы преодолеть хотя бы пять миль, нужны сила и выносливость.

После полудня стал накрапывать дождь, переросший к вечеру в безжалостный ливень. Промокло все: накидки из шкур, одежда, кожа и мышцы. Теперь мы страдали еще и от сырости. Дорога превратилась в болото, которое мы месили своими башмаками, делая путь еще более тяжелым для тех, кто тянул «Фьорд-Эльк». Товарищи, шедшие позади нас, бранили наши неловкие ноги, перемежая стоны с тяжкими вздохами и то и дело поскальзываясь в грязи.

– Бедолаги, – сказал Пенда, когда мы навалились на корпус «Змея», ощутив при этом запах обшивки, законопаченной веревками и просмоленной.

– Если тебе их жаль, с чего ты скалишь зубы? – спросил я и, скривившись от усилия, подался плечом вперед: рядом был Улаф, проверявший, хорошо ли идет «Фьорд-Эльк».

– Давай, давай, Ворон! – крикнул наш капитан. – Толкай от души, парень! А еще лучше попроси своих друзей там, наверху… – Он посмотрел на тяжелое, железно-серое небо, проглядывавшее меж промокших деревьев. – Пускай подымут задницы и подсобят нам.

– Без крестов было бы легче, Дядя, – прорычал Брам, весь багровый, и потянул за веревку.

– Как и без твоего запаса медовухи, – ответил Улаф.

Все рассмеялись, несмотря на дождь, льющий сверху, и грязь под ногами, а Медведь пришел в ужас оттого, что капитан раскрыл его великую тайну.

– Вообще-то, Дядя, в последние дни Брамовы бурдюки стали не так тяжелы, – ухмыльнулся я.

– Ах ты, жадный красноглазый сукин сын! – выпалил Брам, едва не споткнувшись при мысли о том, что мы прикладывались к его запасам.

Тянуть корабли по суше пришлось до вечера. До конца пути нас хлестал дождь, ветер свистел среди деревьев, обламывая старые ветки и вихрем подхватывая мокрые листья. Громкий зловещий скрип сучьев казался стоном самого леса, встревоженного нашим появлением. Даже когда река была уже близко, мы не слышали ее из-за шума дождя. Наконец она появилась. Мы принялись хлопать друг друга по мокрым спинам и выжимать воду из волос и бород, зная, что теперь нам полагается отдых и горячий обед. Разбили лагерь, достали из трюмов кораблей котлы, взяли запасные паруса, чтобы растянуть их между накренившимися деревьями и сделать на ночь кровлю, под которой все уместились бы. У реки мы нашли несколько пней, еще свежих и уже замшелых, а также огромные груды булыжников, которыми можно было заменить выброшенный балласт. Изучив окрестности, мы устроились на ночлег. Кинетрит и я вместе укрылись для тепла двумя сухими шкурами и уснули, надеясь, что сверху на нас не упадет обломившийся сук.