Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что сказала Ноэль?
– Она говорила так тихо, что я не расслышала, но муж сказал, что она не стала возражать. Она вроде как согласилась с ним. Она сказала, что у нее болит спина и она, возможно, приняла слишком много обезболивающих таблеток. Она была очень расстроена, извинялась, и кончилось тем, что мой муж стал успокаивать ее. Ноэль вызвала другую акушерку, Джейн Роджерс, объяснила про свое нездоровье и попросила ее заняться мною. Джейн тут же явилась и оказалась на высоте.
– Иногда ей приходилось принимать обезболивающие средства, – сказала я. – Жаль, что она произвела на вас такое впечатление.
– Мой муж подумал, что она стала наркоманкой.
– Не думаю, – сказала я. Хотя откуда мне знать? Наша теория, что вымаранная фамилия принадлежала женщине, чьего ребенка подменили, рассыпалась в прах. Ее фамилия была вымарана потому, что Ноэль вообще не принимала у нее ребенка. И все же Петра не выглядела так, как будто она появилась на свет из чрева этой утонченной блондинки. Может быть, что-то случилось, когда ребенка принимала Джейн, и Ноэль помогла ей это скрыть? Может, Джейн отвлеклась на какое-то время? Может, Ноэль вернулась? Но в свете изложенной мною причины посещения эти вопросы не имели смысла.
– По крайней мере, у Ноэль хватило здравого смысла позволить кому-то другому занять ее место, – сказала я.
– Это правда, – согласилась Ребекка. – Тогда я рассердилась. Муж считал, что нужно жаловаться. Но она поступила правильно, и у нас родилась прекрасная здоровенькая девочка, так что мы на этом и успокоились.
– Она восхитительна, – сказала я. – У меня самой дочь-подросток.
Ребекка улыбнулась.
– Ну, тогда вы знаете, чего это стоит.
Меня успокоили эти слова. Я оказалась не единственной матерью, пытающейся справиться с подростком. У Эмерсон было так мало проблем с Дженни, что она меня не понимала.
– Да уж, – сказала я, вставая. – Спасибо, что вы уделили мне время для разговора.
– Помогла я вам чем-то?
– Да, пожалуй. Мы все упустили то, что удалось заметить вам.
– Я понимаю, – сказала она. – Одна из подруг Петры в прошлом году тоже покончила с собой, и Петра с тех пор испытывает чувство вины, но никто тогда не заметил никаких признаков неблагополучия.
Отъезжая, я думала не о Ноэль, а о словах Ребекки по поводу подруги Петры. Подростки кончают с собой. Я подумала о настроениях Грейс. О ее кошмарах. Я тратила все это время, пытаясь понять, что происходило с Ноэль, тогда как моя дочь представляла собой большую и более близкую для меня загадку. Внезапно я испугалась. Может быть, я не замечаю чего-то, происходящего с ней, под самым моим носом? Как мне об этом узнать?
Откройся мне, Грейси, просила я по дороге домой. Прошу тебя, пожалуйста, откройся мне, детка.
Эмерсон
Джексонвиль, Северная Каролина.
Когда я вошла в его палату в хосписе, дедушка выглядел лучше. Или я просто привыкла к его изможденному лицу с заострившимися чертами.
– Здравствуй, детка, – сказал он, протягивая худую слабую руку, чтобы обнять меня, когда я к нему наклонилась.
– Ты хорошо выглядишь, – улыбнулась я, придвигая стул.
– Я позволил им побрить меня. – Дрожащей рукой он провел по подбородку. – В твою честь.
– Я привезла тебе хлеб с тыквенными семечками, – сказала я. – Я оставила его у твоей помощницы, и она принесет тебе его к обеду.
– Всегда любил твой хлеб с тыквенными семечками, – произнес он.
– Это потому, что ты сам научил меня его печь.
– Вздор! – Он с улыбкой покачал головой. – К десяти годам ты уже обогнала меня в приготовлении выпечки.
Он взглянул прямо на меня, и мы оба посерьезнели.
Медсестра сказала, что он хочет видеть меня одну, без Дженни и Теда, и я поняла, что дедушка относится к этому моему посещению как к своего рода прощанию. От одной этой мысли у меня на глазах выступили слезы.
– Не плачь, – сказал он. – Я ведь тебе еще ничего даже не говорил.
– Ты хотел видеть меня одну. – Я взяла его за руку.
Он кивнул.
– Мне нужно поговорить с тобой, и я боюсь, что для тебя это будет шок.
Я сжала губы, не представляя, к чему он клонит. Он казался озабоченным.
– Я в отличной форме, – сказала я. – Ты можешь сказать мне все.
– У тебя есть хорошая подруга, – начал он. – Ноэль Дауни.
За прошедшие годы он встречал Ноэль несколько раз, но я не могла понять, почему он заговорил о ней сейчас. Я не говорила ему о ее смерти. Казалось, для этого не было оснований, и что-то в его голосе подсказало мне не делать этого и сейчас.
– Да, – кивнула я.
– Ноэль – твоя единоутробная сестра.
Я наклонилась к нему, сдвинув брови. Несколько раз за последние недели он говорил что-то, не имевшее смысла, например «в спальне бабочки» или «они постоянно дают мне на завтрак спагетти». Сотрудники хосписа говорили мне, что это действие лекарств. Опять, что ли, происходит что-то в этом роде?
– Что ты хочешь сказать, дедушка? – спросила я.
– То, что я сказал. Она – твоя единоутробная сестра и моя внучка. Мы считали, что тебе лучше этого не знать.
– Я… объясни мне, пожалуйста…
– Да. – Он отвернулся от меня и смотрел в окно на прилизанный ландшафт. – Я не могу умереть, не сказав тебе правду о Ноэль. – Из каждого его глаза вылилось по слезинке. Я достала бумажную салфетку и промокнула его щеки. Мой мозг пытался усвоить его слова.
– Твоя мать в пятнадцать лет родила ребенка, – сказал он.
Дыхание у меня прервалось, и я откинулась на спинку стула.
– О нет! – Я пыталась представить свою мать подростком. Как она обнаруживает, что беременна. Как пытается найти решение. – Ты говоришь, что… что этим ребенком была Ноэль?
Он облизал пересохшие губы.
– Сьюзен в это время гуляла с Фрэнком. Но забеременела она от другого. Мы ничего не знали, пока ее положение не стало очевидным. Фрэнк тоже ничего не знал. Никто ничего не знал – так хотела Сьюзен. Мы отправили ее к Лете, сестре твоей бабушки, в Робсон-Кантри. Сьюзен сказала Фрэнку… не знаю точно, что она сказала Фрэнку. Что Лета больна и ее просили помочь. Лета нашла акушерку, чтобы о ней позаботиться и… и, так сказать, покончить с этой проблемой.
Акушерка? Ноэль? У меня в голове вдруг все перепуталось.
– Я не понимаю, как…
– Акушерка хотела иметь ребенка, – сказал он. – Она и ее муж удочерили девочку.
– Но откуда ты знаешь, что это была Ноэль? – спросила я. Я почувствовала острую боль в груди, как будто потеря моей ближайшей подруги начала превращаться в еще большую потерю, какую только можно себе представить.