Покурив травку, Оуэн повернулся ко мне, но ничего так и не прояснилось.

Но вдруг он поцеловал меня, или это я его поцеловала. Его вкус напоминал о множестве вещей – холодном чае, дыме, эвкалиптовом мыле, о чем-то сладком, но, возможно, таким он и был на вкус. Его руки скользнули под мою футболку, все еще теплые после душа, теплее, чем мои.

И тут я поняла, что кто-то тянет меня, кто-то в форме моей сестры, и ее голос, во всяком случае, что-то очень похожее на него, ворвался в мои мысли и сказал мне: «Гони этого мальчишку со своей кровати, Хло».

Я повернулась в другую сторону, и в другом моем ухе прозвучало: «Разве я тебя ничему не научила? Только попробуй позволить ему…»

Я снова быстро повернулась, и это заставило ее заткнуться.

И стало было тихо. А затем мы с ним сплелись в одно целое, и все произошло так стремительно, что я даже не успела подумать, что я делаю, хотя какое это имело значение? Разве не этого я хотела? Разве не этим занималась моя сестра?

Я понимала, что не смогу рассказать об этом Руби. Нам нужно было хранить это в тайне. Оуэн не мог рассказать об этом ни единой живой душе. По крайней мере до тех пор, пока официально не станет моим парнем – тогда уж нам придется предстать перед Руби и во всем признаться. А пока – его рот двигался вниз, туда, где еще ни разу в жизни ко мне не прикасались ртом, – ей совершенно точно нельзя было ничего знать.

Я села только один раз и спросила:

– Ты уверен, что дверь закрыта.

И он ответил:

– Ш-ш-ш, не говори ничего.

Кому, как не мне, следовало знать, что закрытые двери не помогут спрятаться от Руби. То, что между нами стены и мили дороги, не имело никакого значения. Ей все станет известно. Но тогда я не соображала ясно. Казалось, что у меня нет ног, что под нами нет ничего, что мы парим где-то без имен и без лиц, и я забыла о ней, потому что меня переполняли чувства. Я ощущала абсолютно все.

Все сразу.

Об этом Руби никогда мне не говорила.

Когда все закончилось, мы привели себя в порядок и я проводила его на первый этаж. Он позвонил другу, чтобы тот забрал его, и мы ждали на ступеньках парадного крыльца. Мы оба смотрели на подъездную дорожку, не зная, что сказать друг другу, когда вдруг его коленка ударила мою, и Оуэн сказал:

– Клянусь, никогда не думал, что это случится.

– Я тоже.

– Потому что Руби убьет меня. – Сказав это, он не засмеялся.

– Нет, если я этого не захочу, – ответила я.

– Ты уверена? Кто знает, может, она выскочит сейчас вон из-за того дерева и перережет мне горло.

Мы оба уставились на дерево, огромный дуб, за толстым стволом которого вполне могло спрятаться стройное, хорошо сложенное тело моей сестры. В тени листвы она, сияя голыми ногами, спокойно могла следить за нами, сжимая в руках острый кухонный нож.

Несмотря на то что в красках представила себе эту картину, я сказала ему:

– Не смеши меня. Кто она, по-твоему?

Он что-то пробормотал себе под нос, что-то типа «Больше, чем кажется», но тут же повысил голос и произнес:

– Значит, если она захочет убить меня за… ну, за то, что было наверху… то сначала спросит у тебя?

– Ага, – ответила я. – Мы всегда спрашиваем, прежде чем убивать парней друг друга.

Я тут же прикусила язык, умирая со стыда за то, что назвала его своим парнем, но он даже не посмеялся над шуткой. Оуэн долго молчал.

А затем сказал, как будто меня здесь и не было:

– Что я наделал? Переспал с сестрой Руби! Проклятье.

Он обхватил голову руками и стал смотреть на гравий под своими ногами.

Мне так нужна была сейчас Руби – чтобы научить, показать, как околдовать его и оставить в подвешенном состоянии. Чтобы он хотел остаться, а я позволила бы ему думать, что он может, а потом выпихать его за дверь и отослать на все четыре стороны. У меня возникло чувство, что я все сделала не в том порядке.

Оуэн откашлялся.

– Твоя сестра…

Отлично. Он тоже сейчас думал только о ней.

Я почувствовал себя так, словно быстро падаю со старой пожарной башни на горе Оверлук на острые скалы внизу. Внутри все перевернулось. Он поднялся в мою комнату, потому что ему нравилась моя сестра. Я всегда полагала противоположное, но стоило догадаться.

– Ты совершенно не похожа на нее, знаешь? – закончил он фразу.

Я не знала, как относиться к услышанному. Очевидно, как к оскорблению.

– Спасибо, – тусклым голосом ответила я.

– Я имел в виду, это хорошо, – добавил Оуэн. – Все говорят, что вы похожи, а вот я так не считаю. И мне это даже нравится.

Что за кошмарные вещи он сейчас говорил? Мне тут же захотелось вернуться в дом и оставить его ждать своего друга в одиночестве, даже если он появится только через несколько часов.

Оуэн встал.

– За мной приехали.

На подъездной дорожке остановилась машина, за рулем был один из его приятелей, который, видимо, был настолько ленивым, что даже не стал запариваться и подъезжать ближе к дому. Оуэн помахал рукой и направился к машине, а я так и осталась сидеть на ступеньках. Я знала, что он больше не придет. Сколько я там просидела, не знаю, но уже стало темнеть – а Руби должна была появиться только через несколько часов. Я все сидела, сжав колени и положив на них подбородок, едва вспоминая, что нужно моргать.

Спустя какое-то время я ощутила его за своей спиной. Оно держалось на расстоянии, но тяжело дышало где-то за моим плечом. Оно все время было здесь, следило за всем, что я делала.

Я обошла дом кругом и тут же услышала их. Голоса. Несмотря на то что берег водохранилища находился через дорогу, за холмом, за нашим задним двором, я их слышала.

Я пошла к воде, и в это же мгновение из своего ангара вышел Джона.

– Оуэн уехал? – Он стоял прямо передо мной, так что мне нужно было обойти его, если я хотела идти дальше.

– Мы просто болтали, – ответила я и сделала шаг в сторону.

Он тоже шагнул, в другую сторону, освободив мне путь к холму.

– Я думал, тебе нельзя туда ходить, – окликнул меня Джона. – Руби так сказала.

– Я могу делать все, что захочу.

– Оно и видно, – как мне показалось, сказал он.

Я развернулась, готовясь обжечь его взглядом, только его уже не было там, где он стоял, – должно быть, Джона вернулся в ангар – и вместо него я сердито посмотрела на дерево.

Я перешла Двадцать восьмое шоссе. Нашла тропинку к водохранилищу, хотя никто не говорил мне, где ее искать. Створка проволочного ограждения едва висела на петлях, и мне легко удалось пролезть через нее. Голоса шумели в деревьях; ярко-оранжевая вывеска «Проход запрещен» почти освещала мне путь. Я пошла на звуки голосов, доносящихся от берега, все дальше и дальше уходя от дома. Подойдя почти к самой воде, я спряталась за большим камнем и стала слушать.