– Что это? – взяв в руку оранжевый шарик, требующий лазанью, спросила я.

– Хло, ты когда-нибудь читала книги по самосовершенствованию?

– Нет вроде.

Она выхватила шарик с лазаньей из моих рук, развязала ленту и отпустила его. Мы наблюдали, как он поднялся к облакам, похожий на маленькое заходящее солнце, только за ним еще тянулся блестящий огненный хвост.

Потом Руби развязала зеленый шарик с желанием закопать восемь баксов, которых как раз хватило бы на пачку сигарет, хотя она не должна была их покупать, потому что мне не нравилось, что она курила. Мы наблюдали и за ним.

– Короче, в одной такой книге я прочла, что ты должен просить то, чего хочешь, иначе никто не догадается дать тебе это, – сказала сестра.

Я засмеялась, но она была абсолютно серьезной.

– Знаешь, чего я хочу? Чего-нибудь веселого для разнообразия. Я хочу, чтобы люди работали на меня, потому что обычно это я стараюсь за них изо всех сил.

Она что, шутила?

Нет, на ее лице не было и тени улыбки.

Ее голова закрывала мне вид на шарики. Она стояла очень близко, так близко, что ее нос расплывался в бледное неясное пятно. Я поразилась, насколько симметричной была родинка на ее щеке – настоящий круг, как будто создатель рисовал ее самым маленьким в мире циркулем и при этом не сбился.

– В этот раз я хочу чего-то исключительно для себя, – продолжала Руби. – Ну, тебе, Хло, тоже можно будет съесть кусочек лазаньи, но ты понимаешь, о чем я.

Понимали ли я? Насколько я могла судить, моя сестра всегда получала все, что хотела. И если даже это не всегда удавалось ей с первого раза, она возвращалась и брала, что ей нужно, и никто не мог остановить ее.

В этом заключалась ее магия – как все таяли рядом с ней и позволяли ей брать и брать; это было ее чарами.

Но вдруг ей стало этого мало.

Руби хлопнула в ладоши, от чего я подскочила на месте.

– Как я хочу побыстрее отпустить все шарики! – завизжала она. – Не могу видеть их привязанными. Прикованными к одному месту. Печальное зрелище.

Сестра быстро развязала красный шарик и отпустила его.

– А теперь ты. Отпусти какой-нибудь тоже.

Я сделала, как она просила, без всяких вопросов. Отправила бирюзовый шарик навстречу солнцу.

– Ты хочешь, чтобы кто-нибудь пригласил тебя на танцы, а сама скажешь ему «нет»?

Руби кивнула, так что я отвязала его и отпустила на свободу.

– Мне нравится, когда меня приглашают, – сказала она. – И мне не обязательно говорить «нет». Все будет зависеть от того, кто пригласит. Но если этот кто-то будет знать, что я могу отказать ему, то удивится, если я соглашусь, разве это не мило?

– Если ты согласишься.

– Ты права, скорее всего я откажу ему. – Сестра улыбнулась и заправила мои волосы за уши, хотя в этом не было никакой необходимости. Она была довольна мной. Я делала то, что хотелось ей. – Ты знаешь меня лучше любого другого человека в мире, Хло. Ты могла бы написать обо мне книгу. И если бы ты стояла перед расстрельной командой и они должны были бы продырявить тебе голову, если ты не сможешь правильно ответить на вопрос, а вопрос этот был бы обо мне, то твоя голова осталась бы целой и невредимой, Хло.

Теперь я улыбалась, ничего не могла с этим поделать. Она знала, как мне нравилось слышать, что я была единственной, кто по-настоящему знал ее. Мне нравилось, когда она напоминала мне об этом.

Я смотрела, как она отпускала остальные шарики. Как отвязывала их хвостики, выпуская на волю. Как отошла назад. Как наблюдала за каждой красной ленточкой, поднявшейся в небо, даже вне ее досягаемости.

Вскоре они все улетели. Я посмотрела на небо – ее шарики были повсюду. Казалось, что на синеве выступили кроваво-красные царапины, что все вокруг заполонили ее приказы, и никто и ничто не в силах остановить их.

Я почувствовала, что она стоит рядом. Переполняемая силой этого момента. Возможностью. Возбуждением.

Что-то в ней вырвалось на свободу, как эти ее шарики.

Теперь ничто не могло сдержать ее.

Небо принадлежало ей.

Из дома снова донеслись звуки. Джона стучал в окно. Колотил даже.

Руби просто стояла и смотрела на окно, словно в любой момент могла взорваться бомба, но ей было так любопытно, что она решила не двигаться с места, даже если ее порежет осколками.

– Ты собираешься открыть ему или мне это сделать? – спросила я.

– Давай ты. А когда откроешь, скажи ему, чтобы он вернулся вниз, пожалуйста.

Я уже почти подошла к окну, когда Руби произнесла последнюю фразу.

– Но это его дом… – почти шепотом напомнила я.

– Я не хочу, чтобы он появлялся наверху. Эта часть дома только для нас с тобой.

Я повернулась лицом к окну. Оно не было занавешено, и я видела Джону с другой стороны – наши лица в дюймах друг от друга, но между нами тонкий прозрачный пласт. Он видел нас и, скорее всего, слышал.

Я отодвинула защелку и подняла окно. Но не успела я открыть рот, как Руби крикнула:

– Скажи ему, что я не просто так сделала ворота. Он просто взял и перешагнул через них? Спроси у него.

Ворота? Она поставила ворота?

Я, запинаясь, спросила:

– Руби хочет знать… Ты… э-э-э… перешагнул через них?

Джона кивнул. В его волосах застряли опилки, маленькие частички дерева, которых было так много, что ему, наверное, приходилось как следует вымывать их в душе, и несколько из них слетели и попали на меня, когда он пошевелился.

– Она говорит… – начала я, пытаясь найти слова, вежливые слова, слова, которые не заставят его возненавидеть меня, учитывая, что я, по правде говоря, была гостьей в его доме, ела его еду и по ночам спала в его кровати. Но мне так и не удалось закончить предложение. Я повернулась к Руби: – Тебе лучше сказать ему самой.

Но Джона вмешался:

– Не надо, я все понял.