И всем этим Родион был опутан, как мокрыми веревками. Дергался – а они только больше и больше затягивались. Выходило, что любить Родион не умеет, а влечение испытывает только через ненависть и только к тем девушкам, которых изначально презирает. И это путало его и сбивало с толку. Еще путал и сбивал с толку неудачный родительский опыт, поскольку и родители Родиона, и его дедушки и бабушки семейные истории имели драматические и нередко в молодости вытворяли такие вещи, что их потомки не понимали, как это спокойный и тихий дедушка мог учудить такое, да и милая бабушка, мягко скажем, тоже наломала дров.

Да, Родиону подходила только Штопочка – не особенно мудрая, не слишком рвущаяся читать книжки своим гипотетическим деткам, не слишком устойчивая эмоционально, не наделенная даже бытовой женской мудростью – но зато верная, не путаная, не жалеющая себя (как такой сильный внешне Родион!!!) и ни из чего не создающая трагедий! Ранили – будем тащить. Спился – будем вытаскивать. Подрался – будем накладывать швы. И без всякого геройства, просто по умолчанию. Только Штопочка могла выдерживать тяжелый характер Родиона и по несколько дней, проглатывая комаров, пробираться с ним по трясинам. Но тянуло-то его не к Штопочке с ее ватником и тяжелыми ботинками, а к этим гусыням! И это раздражало Родиона, обнаруживая его непонятную двойственность.

В Наумово, чтобы не так увязать в грязи, они вошли по асфальтовой дороге, и тут же, резко сорвавшись с места, дорогу им преградил тяжелый джип. К удивлению Макара, Родион даже не попытался потянуться за шнеппером. Стоял, сунув руки в карманы, и вызывающе покачивался. Из джипа выбрался высокий парень. Лицо имел румяное, говорил громко, уверенно, но глазки у него были тревожные.

– Привет, Родион! – парень вроде бы сделал движение, чтобы протянуть Родиону руку, но почему-то так и не протянул. Видимо, потому, что Родион свою руку из кармана так и не извлек. – Что-то вы плохо маскируетесь! Вас засекли, еще когда вы шоссе пересекали! Хорошо, что мне сообщили.

– Мы не прятались, – сказал Родион.

– А-а-а… Понятно, – протянул парень, косясь на Макара. – Тут вот какое дело… Разговор есть! Отойдем!

Родион лениво сделал десяток шагов в сторону и остановился. Макар видел, как парень, жестикулируя, что-то горячо ему внушает. Родион отвечал односложно, неохотно. Парня это явно смущало. В конце разговора он попытался хлопнуть Родиона по плечу, но вышло как с рукопожатием, то есть не вышло вообще ничего. Парень сел в свой джип, еще раз внимательно посмотрел на Макара, хлопнул дверью и уехал.

– Кто это? – спросил Макар.

Родион неохотно разомкнул губы:

– Шнырик один… вместе когда-то начинали… А потом ему у нас тяжело показалось… Меркурий на него наорал, а он особо не виноват был… Короче, притворился, что обиделся, ушел и стал эсэсом.

Родион сплюнул примерно так, как сплевывал обычно Макар, но только Макар цыкал, а Родион именно сплюнул.

– Кем-кем?

– Эсэсом – сытой сволочью… И не хочет быть сволочью – да вот по штату ему положено что-то такое сволочное делать, чтобы хотя бы для отчета. Просто так псиоса ведьмари не дают. И вроде бы старается жить по совести, да все равно на душе неспокойно.

Макар видел довольно сбытчиков краденого, работников ломбарда, приемщиков драгметаллов, чтобы изучить этот тип людей. Казалось бы, ребята неплохие, общительные, но часто изломанные, сложные. Как бы с вопросом в душе: уважаешь ты меня или презираешь? Очень важно им это понять. Часто с гонором, часто тщеславные и обидчивые, требующие к себе особой приветливости и непрерывного политеса. И психологи – все тончайшие психологи в своей сфере. Не согласишься на их цену или как-то заденешь – обязательно нагадят.

– А чего он от тебя хотел? – спросил Макар.

Родион что-то невнятно промычал и больше к этой теме не возвращался. Макар заметил это, но виду не подал.

«Это че такое получается? – подумал Макар. – Не захотел сказать! У Родиона есть какие-то дела с ведьмарями?»

На самом деле новость, принесенная Родиону, была очень странной. Будто бы новый глава берсерков Секач вызвал к себе этого бывшего шныра и долго расспрашивал его о Родионе, о шнырах и о том, кто хорошо знает тоннели и не боится Подземья. Приятель, конечно, уверял, что ничего не сказал, но Родион знал его слишком хорошо, чтобы в это поверить. И теперь его грыз вопрос: зачем ведьмарям шныровские Подземья?

На обратном пути они зашли к Кавалерии. Макар мечтал показать ногу Грозы ветеринару, но не знал, можно ли это сделать. Ветеринары – народ ко всему привычный, но вот крылышки у лошадок их порой смущают. По лестницам писательского подъезда гуляли холодные осенние сквозняки. Пахло супом и литературой. Дама, пекущая пирожки любовных романов, кричала с третьего этажа на первый переводчице с древних языков:

– Аня! Тебя твой Гомер не научил, что надо за собой суп на ступеньках вытирать? Ко мне телевидение приезжало, так оператор чуть камеру не разбил!

– Mea culpa![1] Жаль, что не разбил! Массовое искусство – опиум для плебса! – отзывались с другого этажа.

Родион и Макар стали осторожно подниматься по лестнице. Навстречу им бодро скатывался недавно вселившийся коуч Фунин – красивый молодой человек, обладатель игривого, с кучей интонаций и внутренних всплесков голоса. Недавно Фунин погладил волшебного ослика и теперь находился в ударе.

– Вы должны в себя поверить! Делайте только то, что хочется именно вам! Не запасайте негатива! Позвольте себе все! Выпустите из себя внутреннего демона, чтобы он не гнил в душе! Умоляю вас, просто умоляю! – убедительно выкрикивал он прямо в лицо Родиону.

Родион дернулся – настолько эти слова передавали его мысли, но тотчас разглядел на Фунине наушнички с микрофоном и несколько успокоился. Они продолжили подниматься. На пороге съемной квартиры стоял друг Родиона писатель Иванов и энергично чесал короткими пальцами мохнатую грудь.

– Слыхал текст? – спросил он у Родиона. – Запомни! Смысла лишен, но женщинам нравится. Повтори его раз четыреста в разных вариациях, подкрась бредовыми примерами – и книжка готова! Тиражи миллионные! Фунин бедным не умрет. А Лохмушку вот забудут!

Из квартиры донеслось ворчание, словно дразнили мелкую собачонку.

– Ладно, ладно, не злись, Лохмушка! Как тебя можно забыть, когда ты обнаженный нерв эпохи! Это у меня последний тираж три тысячи был! Что такое три тысячи, если из них я сам пятьдесят штук скупил и раздарил? – сказал Иванов и, хохоча, скрылся в недрах квартиры.

Дверь в квартиру Кавалерии была открыта. Первым, что попалось на глаза Макару и Родиону, стал здоровенный рюкзак, занимающий почти весь маленький коридорчик. Кое-как гости перелезли через него и прошли на кухню. Кавалерия сидела за столом и шилом чинила недоуздок. Прежде этим всегда занимался Меркурий, а сменивший его Боброк шорник был неважный. Рядом с Кавалерией стоял Витяра и, нервно подергивая себя за мочки красных мерцающих ушей, что-то горячо ей объяснял.