Я стала восхищаться ей в тот момент. И мое восхищение росло по мере того, как мы становились подругами. Каждое утро мы садились пить кофе и говорить. Потом мы стали выходить на долгие прогулки по району. В один из дней я попросила привести сына, чтобы с ним познакомиться. С тех пор она всегда приходила с ним. Я водила его в парк, пока она убиралась, и сидела там подолгу, с удивлением глядя на его веселость. Потом мы обедали и продолжали разговаривать добрую половину вечера, пока Андре спал после обе да в моей постели. В итоге мы рассказали друг другу наши истории полностью. Даже секреты, о которых, по крайней мере я, ни с кем раньше не говорила. Но Сан как будто все понимала, словно понимала каждую человеческую слабость посредством редкой мудрости, которую, наверное, унаследовала от камней и птиц. А я, услышав ее рассказ о произошедшем, узнав, как она снова и снова сталкивалась с обстоятельствами, которые для меня казались непреодолимыми, как всегда восстанавливала волю, не позволяя себе потерять надежду и перестать быть хорошим человеком, пришла к выводу, что она относится к расе гигантов, к миру женщин, могучих, как высокие горы, из которого я ощущала себя, к сожалению, исключенной.

Энергия Сан передалась и мне. С тех пор, как она появилась в доме, я с каждым днем чувствовала себя все лучше, и через два месяца смогла вернуться на работу. Знаю, что многие скажут, что это просто подействовали таблетки. И я не сомневаюсь, что так и было. Но было что-то еще, нечто неуловимое, какая-то вибрация, оставленная в воздухе, который она со мной делила и который я вдыхала после ее ухода, пытаясь найти в нем частицы ее силы. Возможно, ее сила и мужество просто послужили мне примером, я не знаю. В любом случае, я стала смотреть на мир другими глазами, понимать, что мои большие трагедии, все то, что с детства казалось мне ужасными обстоятельствами, к боли от которых я по жизни пристрастилась, как токсикоман — к наркотику, были ничтожными, если сравнить их с жизнью бесконечного количества людей в большей части мира. Мои драмы были по большей части смехотворными в сравнении с ожесточенной борьбой стольких людей за выживание, но я всегда жила в окружении такой мягкости, спала в таких уютных постелях, каждый день выбирая пищу, которую я буду есть, и одежду, в которую хочу одеться, получала столько ласки от своей матери, от бабушки и братьев, от Пабло и моих друзей, жила в таких комфортабельных и надежных квартирах, защищаясь от холода и жары, перемешалась в автомобилях, удобных, словно гнездышко, приобретала бес конечное количество ненужных вещей, смотрела на такие прекрасные пейзажи, окультуренные и плодородные, что стала слабой и слепой ко всему, кроме своих маленьких нужд. Вдруг все стало во мне меняться. Я уже не была Несчастной, вселенской Страдалицей. Я вдруг стала простым, обычным человеком, который имел гораздо больше преимуществ, чем большинство. Я все еще скучала по Пабло и знала, что, вероятно, так будет до самого конца. Но теперь я понимала, что нужно привыкать продолжать жить без него и радоваться, что наслаждалась его любовью столько времени. Его отсутствие уже было не дырой, которую я не знала, как заткнуть, но сиянием, которое выпало мне в жизни, как неожиданный подарок богов. Моя депрессия испарялась день за днем, как летние облака рассеиваются и плывут к горизонту, оставляя после себя ослепительную лазурь.

Многие не верят в судьбу. Живут в убеждении, что все, что получают, является результатом их заслуг, а то, что теряют, — результатом ошибок. Они видят жизнь как непрерывную линию, которую они сами чертят, идеальный и понятный пейзаж со своей неумолимой перспективой, со своими пастбищами и рекой, которая впадает в море, и деревьями, колышущимися на ветру. Бывают темные области, но также и ясные, светлые, в которых растет нежная ароматная трава. Возможно, вдалеке возвышается многообещающий город, покрытый куполами и высоченными башнями и, несомненно, где-то на горизонте собирается гроза. И все эти детали были начертаны шаг за шагом, продолжительно, переплетаясь друг с другом, как на какой-нибудь схеме из детской книги, где вода испаряется и превращается в облака, а из облаков выпадает дождь, впитывающийся в почву, чтобы потом снова испариться. Все логично, понятно, измеримо.

Возможно, они правы. Но я, как я уже говорила, считаю, что наша жизнь зависит в большей мере от судьбы. Никто не выбирает место, в котором родился: прийти в этот мир, как Сан, в хижине среди камней из лавы и мертвой почвы, или в большом и комфортабельном доме, в окружении цветов, как я. Быть мужчиной или женщиной. Иметь безымянного отца и мать, которая тебя бросила, или отца, который тебя тиранит, и мать с опущенной головой. Никто не решает остаться сиротой или страдать от какой-либо болезни. Страдать от голода или выбрасывать в мусор пищу, которую не хочется есть. Быть тупым к учению или смышленым и остроумным. Никто не знает, что произойдет с ним за день, когда встает утром с постели. Жизнь запутанна и хаотична, очертания рваных линий, темный глубокий круг, свет где-то там, наверху, это синее пятно за углом… Случайности, столкновения, какая-то часть прямого пути, которая ведет к пропасти, ослепительный луч, исходящий из ниоткуда, молчаливая пустота, уютная ямка. Все зависит от везения.

Сан не повезло. Сколько бы усилий она ни прилагала, сколько бы правильных решений ни принимала, ситуация всегда усложнялась. Снова и снова она вынуждена была противостоять самым незаслуженным трудностям, начинать сначала, преодолевать путь, который вроде уже прошла, словно Сизиф, бесконечно поднимающийся в гору со своим камнем на спине. И в Мадриде было то же самое: шли месяцы, но ей не удавалось найти работу, которая позволила бы ей жить достойно. Она продолжала приходить ко мне домой, но я могла ей оплачивать только несколько часов в неделю, и к тому же нанимать на большее время ее, чтобы она спрашивала у всех знакомых и повесила объявление с ее телефоном на доске в министерстве. Росио и Зенайда тоже сделали все, что могли, но никто нигде не нуждался в помощнице, в официантке или продавщице. Наконец, когда она уже почти полгода жила в Мадриде, Сан удалось найти работу — ухаживать за боль ной старушкой. Она радовалась, как маленькая девочка, и строила планы на будущее: пока она будет жить у Зенайды, хотя теперь она уже может платить ей адекватную сумму за то, что она делит с ней жилье. Ребенка она оставит с соседкой, которой доверяет, за небольшую сумму денег, пока ей не выделят место в городском детском саду. И будет копить столько, сколько сможет, со своей зарплаты в семьсот евро, чтобы когда-нибудь снять квартиру, пусть даже крохотную, в которой она сможет поселиться с Андрэ, и у них будут свои кровати, шкаф, в который поместятся его вещички, и огромная ваза с цветами на столе.

Но через восемь месяцев старушка умерла. Сан была в отчаянии. Купая, перенося ее на руках с одного места на другое, меняя ей подгузники и ночные рубашки, причесывая и освежая одеколоном, кормя ее пюре, заставляя глотать лекарства с маленькими глотками воды, слушая ее жалобы, когда у нее были боли, и слова благодарности, когда она чувствовала себя немного лучше, Сан привязалась к ней и восприняла ее смерть как смерть близкого человека. Кроме того, она снова была без работы, без какого-либо источника дохода, чтобы противостоять неизбежным расходам. У нее были кое-какие накопления, и Зенайда кормила бы ее и сына, если нужно. Но это было очень ненадолго. Я предложила ей снова убирать мою квартиру. Я сказала ей, что все заросло грязью с тех пор, как она перестала ходить, хотя она знала, что это неправда, потому что иногда по воскресеньям я приглашала их с Андрэ на обед. И мы снова запустили коле со своих контактов, телефонных звонков и объявлений. Но все безрезультатно: невезение встало у ее порога и ждало там каждый день, перемещаясь за ней из одной точки Мадрида в другую на поезде, на метро, на автобусе, замирая рядом с ней и глумясь, пока хозяйки проводили с ней собеседования и в итоге говорили, что предыдущая претендентка лучше готовит, или начальство супермаркетов и баров несправедливо находило ее испанский недостаточно хорошим.