самом жалком состоянии. Та зима в Вэлли-Фордж была ужасной. У многих солдат не было обуви, и они оставляли на дорогах кровавые следы. Часто не хватало хлеба. Курс континентального доллара был так низок, что для оплаты вагона провизии требовался вагон банкнот. Многие солдаты дезертировали, из тех, кто оставался, многие были раздеты. В некоторых полках не насчитывалось и трех десятков человек, бывали роты, состоявшие из одного капрала. Добавьте сюда политические распри, интриги генералов, мошенничество интендантов. Бывало, что даже терпеливый Вашингтон приходил в отчаяние от указаний кабинетных стратегов, упрекавших его в бездействии и требовавших немедленного начала боевых действий. Сам Адамс, сделавший его главнокомандующим, теперь критиковал его и как-то после ужина воскликнул: «Вот мой тост: за короткую и беспощадную войну!» Вашингтон защищался с большим достоинством: «Этим джентльменам я могу ответить, что гораздо проще, сидя у камелька в уютной комнате, давать указания сражающимся, чем в холод удерживать высоту и спать на снегу…» Случалось, что он начинал сомневаться в победе, больше по моральным причинам, чем по военным: «В то время, когда так нужно было бы единение, умами правят недоверие и зависть, а политические страсти одерживают верх. Это наводит на грустные мысли и не предвещает ничего хорошего…» Но он тут же снова брал себя в руки. «Мы не должны отчаиваться, — говорил он, — мы уже оказывались в трудном положении, но оно потом улучшилось. Это может повториться снова. Если на нашем пути встретятся новые трудности, сделаем усилие и будем трудиться соразмерно требованиям времени».

Джуниус Брутус Стирнс. Вашингтон и Лафайет в битве при Брендивайне. XIX век

11. Конгресс, естественно, страстно желал получить от Франции союзный договор. Того же требовало и французское общественное мнение, обвинявшее Верженна в медлительности. Но тот пребывал в нерешительности. Дела у колонистов шли плохо. Напрасно Франклин утверждал обратное и, когда ему говорили, что Хау овладел Филадельфией, отвечал: «Нет, сударь, это Филадельфия овладела Хау», — ему трудно было поверить. «Я слушаю их бахвальство, — шутил лорд Стормонт, — и не говорю ни слова. За меня все скажет генерал Хау, и я убежден, что рано или поздно он даст ответ, лучше которого никто никогда не давал». Так же вела себя и Испания, желавшая «поддержать американцев ровно настолько, насколько нужно, чтобы они не потеряли надежды», но не больше. Приходившие из Америки новости отрезвляли Верженна. Стоит ли ради помощи побежденным подвергать себя опасности войны с Англией? Кто такой этот Бенджамин Франклин? Если американцы победят — посол, если потерпят поражение — изменник. Но тут неожиданно капитулировал Бергойн, и надежда переметнулась в противоположный лагерь. Новость уже в ноябре 1777 года доставила во Францию одна бригантина из Бостона, прошедшая этот путь за тридцать дней. Франклин поделился ею со своим другом и поставщиком Бомарше, который бросился распространять ее с такой быстротой, что карета его опрокинулась, а он сломал себе шею. Сама лондонская «Таймс» вынуждена была признать подлинность этого поражения. «Генерал Бергойн сдался мистеру Гейтсу», — писала газета. Ибо мятежник, пусть даже победитель, не мог называться генералом. Успех повстанцев заставил Верженна принять наконец решение. Нельзя было позволить англичанам заключить с американцами мирный договор примирительного характера. Семнадцатого декабря 1777 года Франклину сообщили, что Людовик XVI намерен признать независимость Соединенных Штатов и подписать с ними договор о дружбе и торговле. В ответ на союзничество Франция не требовала для себя никаких особых преимуществ. Она не желала ничего, о чем американцы могли бы впоследствии пожалеть, не хотела никаких территорий. Единственное условие состояло в том, что союзники отныне могли заключать мир только совместно. «Вот поистине королевская доброта», — признали американские уполномоченные: все предложения были сделаны в духе полного равенства.

1. Кратковременная энергичная военная кампания была в интересах Англии. Но Англия Георга III — это не Англия Питта. Сэру Уильяму Хау не составило бы труда разбить в местечке Вэлли-Фордж Вашингтона с его двумя тысячами голодных, полуголых солдат, но он не сделал этого. Почему? Может быть, ему помешала щепетильность вига-либерала, а может, мучительные воспоминания о Банкер-Хилле; может быть, он надеялся, что революционное движение рассосется само, изнутри, а может, Филадельфия, где у него была очаровательная любовница, стала Капуей для этого новоявленного Ганнибала. А ведь противник мог оказаться такой легкой добычей! Авторитет у конгресса был невелик, руководство оставляло желать лучшего. Из красноречия шубу не сошьешь. Выступать на городском собрании — это не деньги делать. Континентальный доллар так обесценился, что некоторые американцы — тори из соображений личной выгоды, а может, и от души — предпочитали продавать порох, кожу и мясо англичанам. Внутренние интриги вконец ослабляли останки армий. Генерал Гейтс, опьяненный своей победой над Бергойном, плел против Вашингтона заговор вместе с ирландцем Конвеем, которого конгресс произвел в бригадные генералы и который, как все бригадные генералы, считал, что ему лучше быть генерал-майором. В кулуарах конгресса Конвей вел кампанию за Гейтса. Он говорил, что Вашингтон за все время выиграл только одну битву — сразившись с кучкой пьяных немцев, как-то вечером, во время снегопада. Желающим сместить его Вашингтон ответил невозмутимостью и достоинством, и Гейтс выбыл из борьбы. Лафайет, поначалу введенный Конвеем в заблуждение, писал Вашингтону: «Я понял, что он опасен в своем тщеславии. Он сделал все, чтобы погубить мою веру в Вас и мою привязанность… Если бы Америка Вас потеряла, никто не смог бы удерживать армию и шести месяцев…» Он был прав. В этот период невзгод и сомнений Вашингтон стал воплощением сопротивления. Не будь его, оно не устояло бы.

VII. Рошамбо и победа

2. В Англии все осуждали Хау за бездействие. «Любой другой побил бы генерала Вашингтона, только не генерал Хау, — говорили люди. — Любой другой побил бы генерала Хау, только не генерал Вашингтон». Наконец Лондон отозвал Хау, и его сменил сэр Генри Клинтон. Филадельфийские тори устроили Хау на прощание трогательный праздник. Там был турнир с участием офицеров, переодетых турками, триумфальная арка с венчающей ее статуей Славы, старинные и народные танцы. «Война в кружевах». Сэр Генри Клинтон был не так падок на прелести филадельфийской жизни, как сэр Уильям Хау. Он решил вернуть армию и флот обратно в Нью-Йорк. На этот раз армия двигалась по суше, через Нью-Джерси. Вашингтон, который, казалось, не придерживался никакой стратегии, стал преследовать англичан и атаковал армию Клинтона в Монмуте, но безрезультатно. Клинтону удалось вернуться в Нью-Йорк с одиннадцатью тысячами человек, а Вашингтон разместил свой главный штаб в Уэст-Пойнте, в долине реки Гудзон. Оттуда в ожидании прибытия новых союзников он мог наблюдать за Клинтоном.

3. Командующий первым французским флотом граф д’Эстен сделал карьеру в армии, а адмиралом стал совсем недавно. Это был человек «прекрасный