Фиакр покатил по набережной Жавель и остановился у дома 2 по улице Севенн перед воротами небольшой фабрики по изготовлению деревянных панелей для мостовых.

– Если так будет продолжаться и дальше, мне придется поселиться в этом квартале, – проворчал Жозеф, расплачиваясь с кучером.

Золотистое облако, за которым проглядывалась Эйфелева башня, свидетельствовало о близости Выставки – миража, который от него отделяло облезлое пространство с редкой растительностью.

Жозеф вошел в металлический ангар, в котором грудами были свалены доски. Первый мастер, к которому он обратился, совершенно проигнорировал его вопрос и разразился пространной обличительной речью, обвиняя владельцев предприятия в том, что они отказались удовлетворить требование рабочих сделать воскресенье выходным днем.

Поблуждав по лабиринту производственных и ремонтных мастерских, Жозеф набрел на механическую лесопилку, установленную на козлах. Польщенный интересом, который проявил к его труду сей господин, рабочий в рубахе с закатанными рукавами объяснил, что доски предназначались для машины, разрезавшей их на четыре-пять равных частей. С учетом того, что площадь деревянных мостовых в городе составляла свыше пятисот тысяч квадратных метров, этого было недостаточно, поэтому производительность поперечной пилы планировалось увеличить с тем, чтобы получать за один раз порядка пятнадцати плит.

– Представляете? Из этого цеха уже вышли сто миллионов плит! Держите, это вам на память.

Жозеф засунул дощечку в карман.

– После распиливания бревен плиты погружают в чан с креозотом, где они пропитываются антисептическим маслом, – продолжал рабочий. – А потом складируют – до тех пор, пока в них не возникнет необходимости. С целью экономии в качестве топлива для котлов используются старые деревянные плиты и опилки.

– Впечатляет. Я журналист, пишу статьи о поддержании жизнедеятельности нашего города, для которого Выставка отнюдь не является пупом земли. А где можно понаблюдать за тем, как перестилают мостовые?

С выражением сомнения на лице рабочий почесал подбородок.

– Видите ли, в связи с этим вселенским базаром все работы остановлены. Дороги стелят лишь в хорошую погоду, в конце весны, летом или в начале осени, после одобрения плана предстоящих работ. Но в этом году было решено дождаться сентября, а всему виной этот цирк, на который направлены все городские финансы и из-за которого бардака на улицах и без того хватает. Разве что… Эй, Родольф!

К ним подошел молодой человек с носом в виде рубильника, торчавшим из-под большой фуражки.

– Не знаешь какую улицу сейчас перестилают?

– Если не ошибаюсь, улицу Бога.

– Улицу Бога? А что, такая есть?

– Раз я говорю, что есть, значит есть, черт возьми! В десятом округе.

Жозеф рванул за молодым человеком, но рабочий в рубахе с закатанными рукавами его удержал.

– Обратите внимание на то, что я вам сейчас скажу, это очень важно: на боковой стороне каждой деревянной плиты есть два выступающих штифта, которые садятся в отверстия, высверленные в соседней плите, это как заниматься любовью, понимаете? К тому же, касательно этого покрытия кому-то пришла в голову умная мысль вырезать в плите поперечный желобок, чтобы лошади не шмякались на землю. Куда же вы? Это еще не все! – закричал он собеседнику, который поспешно смотал удочки и был уже далеко. – Плиты устанавливают на бетонном фундаменте из цемента и гальки, все это стоит… четырнадцать франков квадратный метр, – упавшим голосом закончил он. – Ох уж эти журналисты… Они даже не слушают, что люди отвечают на их вопросы. Неудивительно, что мир окончательно сошел с ума!

– Улица Бога? Вы просто не сможете пройти мимо нее, она находится недалеко от Таможенного ведомства, – заверил его продавец газет на площади Республики.

– Своим названием она обязана Великому архитектору Вселенной?

– Вовсе нет, одному генералу, погибшему в битве при Сольферино[90].

Когда Жозеф добрался до улицы Бога, вход на нее с улицы Антрепо1,[91]увы, оказался закрыт. Ему пришлось обогнуть целый квартал и выйти на улицу Вальми, в аккурат напротив разводного моста. По безмятежной глади канала Сен-Мартен к шлюзу сплошным потоком двигались баржи. Взвалив на шеи веревки, бурлаки тащили нормандские «безони**»,[92]огромные «марнуа***»[93]и плоскодонные «лавандьеры****»,[94]груженные цементом, песком, известью и так низко сидевшие в воде, что она чуть не переливалась через их борта. Нагнувшись вперед, крепкие парни тянули пеньковые лямки, перекинутые через грудь. Кумушки, стоявшие у руля, переговаривались с зеваками, собравшимися на берегах, или бранили ребятишек в лохмотьях, которые тут же прятались в набитых углем трюмах. Девушка в розовой кофте затеяла стирку, не обращая внимания на шуточки державшегося за снасти матроса с пенковой трубкой в зубах.

Игнорируя злобно лающую шавку, Жозеф подошел к помосту, рядом с которым прачки ритмично били колотушками грязное белье.

– Эй, красавчик, не поможешь? – предложила одна из них.

Когда Жозеф приблизился к каналу, чтобы выбросить оттопыривавшую карман дощечку, шавка залаяла еще громче.

Рука Пиньо замерла в воздухе. За мгновение до этого он заметил лежавший в пыли силуэт, покрытый черным брезентом, из-под которого виднелись только грязные грубые ботинки.

К Жозефу подошел пацан лет двенадцати с сигаретой в зубах.

– Видели его башмаки? Похожи на губки, которые Проспер Бадо продает на улице Борепер!

– Что с ним случилось? – спросил Жозеф.

Мальчишка пожал плечами.

– Да ничего особенного, просто утонул. Спасатели их каждый день вылавливают – то пьянчужек, то самоубийц, уставших от жизни, а то и типов, которые, кому-то мешая, оказались в воде не по своей воле!

Какой-то кот подошел к трупу, обнюхал его, сел и стал созерцать желтый дым фабрик, меблированные дома с облупившимися фасадами, черные лебедки и темно-зеленую воду.

– Сигаретки, случаем, не найдется?