– Оперение! Мы же совершенно забыли об этой улике!

– До такой степени, что ваша дочь присвоила ее себе.

– Ну да… хотя я все исправил. Мы даже не подумали о том, чтобы показать его специалисту. Мне как раз припоминается, что у Кэндзи на улице Турнон живет приятель, торгующий антиквариатом.

– Максанс де Кермарек? Он продает исключительно музыкальные инструменты и струны.

– Безусловно, но в юности он жил в Соединенных Штатах. Луки, стрелы – в этом отношении он должен обладать самыми обширными познаниями.

– Ну что же, если не боитесь выслушать нудную лекцию, вам и карты в руки.

– Сыщик нередко оказывается в смертельно опасных ситуациях! – заявил Жозеф, стуча себя кулаком в грудь. – На вас совершили покушение, над Кэндзи и Ихиро нависла угроза, так что времени у нас в обрез. Послушайте, а почему вы так уверены, что эту английскую песенку поют именно моряки?

– Воспоминание детства. Я проверил по одной книжке, она датируется началом века. Но наставления помнить о Марии Селесте так нигде и не нашел.

– Могут ли быть как-то связаны эта песенка и Форестер? В конце концов, он был капитаном судна, взявшего «Комодо» на буксир. Минуточку… «Эсмеральда», «Комодо», Фарерские острова, брызги воды, волны и… Матросская сумка! У кузена Ихиро была матросская сумка! Что и требовалось доказать.

– Это еще ничего не доказывает.

– Премного вам благодарен за эти ободрительные слова. Тем не менее, я все же продолжу нашу трудную, запутанную тему. Исаму Ватанабе сошел с судна в Марселе, об этом нам рассказал Ихиро. А этот Мэтью Уолтер, кто он был по профессии?

Виктор стал усиленно воскрешать в памяти слова главного комиссара. Он зажмурился и отгородился от окружающего мира, в первую очередь от Жозефа, не умолкавшего ни на мгновение. Родившись в самых потайных закоулках его извилин, стали собираться воедино разрозненные фрагменты пасьянса, между которыми пока еще оставалось черное, незаполненное пространство. Вверху и слева – японец с размытыми чертами лица, разгуливающий в компании с Ихиро у подножия Эйфелевой башни. Справа – англичанин в мундире капитана, ужинающий в «Максиме» с Эдокси. Слева внизу – незнакомец, найденный под пирогой. А посередине – Фредерик Даглан, в кальсонах и размахивающий запиской. И повсюду красные стрелы, одна из которых летела через Старый Париж. Имя Марии Селесты мигало золотистыми буквами то с одной стороны, то с другой.

– Эй, Виктор, я не со стенкой разговариваю!

– Дошло! Вальми сообщил мне деталь первостепенной важности, хотя сразу я не обратил на нее никакого внимания. На руке Мэтью Уолтера была татуировка в виде дракона.

– Комодо! Остров драконов! Это не может быть простым совпадением. Что мы…

В этот момент в лавку, сетуя на то, что Кэндзи до сих пор не раздобыл «Песни Билитис» Пьера Луи[99], вплыло пикантное создание с круглыми щечками и вздернутым носиком. Виктор вверил ее заботам Жозефа, а сам укрылся в подсобке.

«То, что за нами наблюдает полиция, не вызывает никаких сомнений. Вальми – далеко не идиот. Так что идти напролом нельзя. Сначала выйти на след Альфонса Баллю. Сен-Луи город небольшой, белые там живут тесно, и слухи разлетаются мгновенно. По поводу “Эсмеральды” и “Комодо” как пить дать судачили».

Мадемуазель Миранда, наконец, ушла, и Жозеф присоединился к шурину.

Виктор в деталях изложил ему свой план.

– Все правильно! Меня в который раз будут эксплуатировать, как последнего раба.

– Об этом и речи быть не может. Мы же одна команда, партнер. Так что курс на семейный пансионат, в котором обосновались мадам Баллю и ее кузен.

– Кэндзи это не понравится.

– Я поднимусь к нему и поговорю.

Глядя, как шурин поднимается по винтовой лестнице, Жозеф беззастенчиво бросил:

– А поздравить меня с умозаключениями касательно фуражки у вас язык судорогой свело?

Виктор перегнулся через перила.

– Браво, Жозеф. Готовьтесь к походу на Гренель.

– Опять?

Войдя в семейный пансион на улице Вьоле, Виктор с Жозефом немало удивились, что обеденный зал был битком набит не только постояльцами заведения, но и туристами, съехавшимися со всех концов света. Хозяйка попыталась их вытолкать.

– Мест нет, господа. Отели переполнены клиентами, а меблированным домам они устроили настоящую осаду.

В отдельном кабинете, вдали от суматохи, Альфонс Баллю играл в крапетту[100], оспаривая первенство с толстобрюхим стариком с длинными, крашеными каштановыми волосами. На столе с царским видом возвышалась бутылка анисовки с двумя рюмками по бокам. Альфонс Баллю был тощий малый лет сорока с усиками пирамидкой и гладко выбритым подбородком. При виде гостей он привстал со стула и сказал:

– Господин Легри! Какой сюрприз! Чем обязан такой честью?

И знаком пригласил Виктора с Жозефом сесть в кресла.

– Господа, позвольте представить вам месье Адемара Фендоржа, бывшего преподавателя латыни и большого любителя первобытной истории. Когда-то ему удалось найти коренной зуб гиппопотама и пястную кость гигантского ископаемого оленя. Мой дорогой Фендорж, это господин Легри, книготорговец и любитель расследовать запутанные преступления, а это его приказчик, господин…

– Пиньо, Жозеф, писатель. Сочиняю романы с продолжением, публикуемые в газетах. Партнер месье Легри, – сухо ответил Жозеф.

– Вот как? Я читал кое-что из ваших произведений, синтаксис неплохой, – одобрил Фендорж. – Мадам Арманда Симоне, наша хозяйка, является вашей ярой почитательницей и ни за что на свете не пропустит очередной номер «Паспарту». Что же касается меня, то…

Виктор в раздражении повернулся к Альфонсу:

– Господин Баллю, нам нужно поговорить с вами наедине.

Фендорж, будто прилипнув к стулу, даже не попытался встать.

– Выпьете анисовки? – предложил Альфонс.

– Нет, спасибо.

– Как вам будет угодно. Чем могу быть полезен, господин Легри? Не стесняйтесь моего друга, он умеет хранить тайны.

– Да нет у нас никаких тайн, – проворчал Виктор. – Во время пребывания с миссией в Сенегале, в Сен-Луи, вы что-нибудь слышали о шхуне «Комодо»?

Легри разложил на коленях какие-то бумаги.

– Боюсь, что нет.

– А об «Эсмеральде»? Мы разыскиваем человека, который в прошлом году ходил на этом корабле.

– В прошлом году? Я же уехал из Африки бог знает когда. В Сенегале моя роль сводилась лишь к нескольким дерзким вылазкам во главе выступавшей маршем колонны. В остальное время я перекладывал бумажки в одной из канцелярий Сен-Луи и не имел возможности ротозейничать в порту. Сожалею, но помочь вам ничем не могу.