На третий год миссис Врилэнд предложила мне сфотографировать для журнала ведущие туалеты парижской коллекции, что было великой честью. Она прислала в Париж телекс следующего содержания: «Мистер Ньютон, мы приглашаем вас на съемки весенней коллекции в Нью-Йорке. Она будет выдержана в зеленых и белых тонах, и я хочу, чтобы вы изучили фотографии, которые мистер Аведон сделал в прошлом году для черно-белой коллекции». Это помогло мне очнуться от американской мечты, и я послал телеграмму с вежливым отказом.

Распорядок дня миссис Врилэнд был довольно необычным. Она приезжала в офис к полудню, после продолжительного сеанса массажа у себя дома, в процессе которого она проверяла снимки, сделанные во время сеансов накануне. Из дома приходили властные указания, можно ли готовить фотографии к печати или придется их переделывать. В большинстве случаев приговор был «Переснять!». Я никогда не работал в журнале, где тратили бы так много денег на пересъемку. Не только для меня, но и для других фотографов было обычным делом проводить от пяти до восьми повторных сеансов. Много раз людей посылали в заграничные командировки в Марокко и другие экзотические страны; никто не считал денег.

Совершенно сбитый с толку экстравагантными желаниями миссис Врилэнд и вынужденный работать только в студии, я мог лишь мечтать о прогулках по своим любимым улицам. В редкие свободные моменты я бегал взад-вперед по Третьей авеню, заглядывая в антикварные лавки в поисках реквизита, который мог бы удовлетворить страсть начальства к экзотике. Не стоит и говорить, что мои фотографии выглядели просто ужасно.

Результат, к которому стремилась миссис Врилэнд, был единственным, что имело значение. Ее позднее появление на работе означало дополнительные унижения для редакторов отдела моды. Помню, как проходил мимо ее знаменитого кабинета, отделанного лакированным красным деревом, с креслами и диванами, обтянутыми леопардовыми шкурами. У закрытой двери были расставлены стулья и скамьи, на которых сидели редакторши, ждавшие, когда их вызовут и растолкуют, что нужно делать, а что – нет. Ужаснее всего было то, что в любое время от шести до десяти часов вечера картина оставалась прежней – те же редакторы, покорно сидевшие в коридоре и ждавшие, пока их пригласят зайти. Я понимал, что у этих бедных женщин нет никакой личной жизни.

Другим знаменательным событием был приезд миссис Врилэнд в Париж на показ коллекций высокой моды. Журналу Vogue принадлежит красивое здание на Пляс дю Палас Бурбон в Париже, где всегда были готовы принять миссис Врилэнд со всеми секретаршами. Но этого было недостаточно: миссис Врилэнд занимала весь второй этаж гостиницы Grillon. В Париже у нее был собственный коммутатор, и она разговаривала с посетителями только через секретарш. Ее стиль управления журналом действительно был очень экстравагантным.

В начале 1971 года миссис Врилэнд внезапно уволили из Vogue самым драматическим и бесславным образом.

В конце 1971 года в моей парижской квартире раздался телефонный звонок. Это был Алекс Либерман, звонивший с другого берега Атлантики. Он сказал: «Хельмут, я хочу, чтобы ты приехал в Нью-Йорк и делал по сорок пять страниц для американского Vogue в том же духе, в каком ты работал для французского Vogue последние девять лет». Раньше я никогда не слышал от него подобных слов, потому что все, что я делал во французском журнале, было своеобразным антагонизмом для американского.

В журнале Vogue Алекс Либерман был настоящим божеством. Элегантный от природы, он всегда одевался в одном стиле. Он был женат на некой неистовой русской по имени Татьяна, одной из самых устрашающих женщин, с которыми мне приходилось встречаться. Несколько лет спустя, после ее смерти, Алекс признался мне, что тоже побаивался ее. В должности креативного директора он железной рукой правил редакцией журнала и фотографами. Мы знали, что, если он вызывает вас к себе в кабинет и называет «мой друг», это значит, что вы в глубоком дерьме.

Я много узнал от Алекса. В 1972 году он отправил меня на гавайский остров Мауи фотографировать купальные костюмы. Там постоянно шел дождь. Я в панике позвонил Алексу в Нью-Йорк и пролепетал: «Я не могу снимать, здесь ужасная погода». Он холодно ответил: «Хельмут, меня интересует не погода, а только фотографии, которые ты привезешь с собой». Это был урок, который я никогда не забуду. Если тебя отправили на охоту, будь добр вернуться с добычей.

Под руководством Алекса журнал приобрел неповторимый стиль, утраченный с его уходом. Когда он вышел на пенсию, дух журнала начал постепенно улетучиваться. Он жил в Майами, куда я ежегодно ездил навещать его, и впервые после долгих лет совместной работы мы стали близкими друзьями. Алекс обладал невероятным чутьем, позволявшим угадывать будущие тенденции. Он поощрял молодых фотографов делать для модных журналов фотографии, похожие на моментальные снимки, а впоследствии публиковал некоторые из моих самых рискованных композиций против воли редакторов и издателей. Он был первым, кто распознал гений Ларри Флинта и цитировал его знаменитое выражение «показывать мясцо». Когда он уходил, то гарантировал, что никто из преемников «не сможет влезть в его башмаки».

Я решил, что предложение Алекса для меня является уникальной возможностью заниматься любимой работой для американского Vogue. В ноябре 1971 года я покинул Париж и уехал в Нью-Йорк.

В течение предыдущих шести или семи лет я «зажигал свечу» в двух концах Европы, поскольку ежегодно делал четыре коллекции для французского Vogue и еще четыре коллекции в Милане и Риме. В то время я был вольным стрелком, не имевшим постоянного контракта. Мне позволяли делать то, что я хочу, и брать столько работы, сколько смогу, то есть очень много. Съемки коллекций происходили по ночам, чтобы можно было днем показывать всю одежду покупателям. Когда я бывал в Риме, мы вообще не ложились спать. Я хорошо помню, как летом 1971 года я провел в Риме семь дней, занимаясь только фотографией, и в конце недели ассистент спросил меня: «Ты хоть понимаешь, Хельмут, что за семь дней мы спали двадцать часов?»

Желание стать лучшим сжигало меня. Я очень много курил и довольно много пил. Мы курили не какую-нибудь блажь вроде сигарет с фильтром, а настоящие Lucky Strike и Camel без фильтра.

Мы замечательно проводили время с моделями. Летом 1971 года моим ассистентом в Риме был французский виконт. Вероятно, он был лучшим ассистентом, если не считать Фифи – бывшего гонщика, миниатюрного, с приятной внешностью, настоящего обольстителя.

...

Это был период, когда я старался заработать как можно больше денег. Работы было невпроворот, и каждый расторопный фотограф в те дни мог сколотить неплохое состояние. Я часто отправлялся в поездки по Европе и Северной Африке. Независимо от пункта назначения наша команда состояла главным образом из редакторов модных журналов, стилистов и моделей. Утром, когда все выходили завтракать, женщины радостно улыбались, потому что виконт шнырял из одной комнаты в другую и успевал перетрахать всех, кто хотел этого, так что дамы оставались совершенно довольны. Он был великолепным ассистентом и душой общества.