— Не сравнивай себя с ними. Артавкин, Юрченко и Курбанов прошли усиленную специальную подготовку еще в мирное время, в разведшколе, и приобрели устойчивые навыки, выполнили, если мерить спортивным языком, нормативы не меньше первого разряда. А то и кандидата в мастера. А ты, сам понимаешь, пока новичок, делаешь первые шаги. Да ко всему еще и после ранения. Как говорят боксеры, у вас сейчас разные весовые категории. Но у тебя и преимущества имеются перед ними, ты знаешь, о чем я говорю.

Серебров намекал на занятия по топографии, изучению местности, на которой предстояло действовать спецгруппе. Каждый вечер они часами сидели над картой Феодосии и ее окрестностей. Корпели над фотоснимками, сделанными летчиками по заказу разведывательного управления флота. Изучали улицы, конкретные здания, в которых расположились гестапо, полевая жандармерия, городская управа, различные воинские штабы, запоминали ориентиры, определяли пути продвижения. А для Алексея город и его окрестности были знакомы с детства, и он на занятиях пояснял разведчикам, помогал освоить особенности планировки древнего города, замысловатые лабиринты улочек, тупиков и переулков, особенно в районе порта и Карантина, рассказывал, где и что находится, выступал в качестве своеобразного экскурсовода.

— Лады, командир, — Алексей мягко, на носочках подпрыгивал, едва отрываясь от пола, и тяжелая веревка в его руках с необыкновенной легкостью и скоростью, со свистом совершала один оборот за другим. — Еще пять раундов и все!

— Не больше! Перебор всегда плохо. — Серебров застегнул форменный китель. — Я в штаб. Вы тут без меня не особенно.

— Ясно! — за всех отозвался Семен Юрченко, не поднимая головы.

Он уже который день возится с хитрыми замками несгораемых шкафов, разгадывая их мудреные секреты. И сам он был похож на несгораемый сейф — такой же осанистый, кряжистый, угловатый, Семен из Запорожья. До призыва в армию работал наладчиком хитроумных машин на строительстве Днепровской гидроэлектростанции и много лет назад из всех видов спорта, которые он перепробовал, выбрал борьбу.

В это предвечернее время каждый занимался самостоятельно по своему выбору, хотя в расписании этот час и значился как «свободный отдых».

Сагитт метал ножи. У него фанатичная привязанность к этому виду боевого искусства. Каждую свободную минуту он использует именно для метания ножей. Доска, специально поставленная им у стены, во многих местах пробита лезвиями насквозь.

— Алеша, поставь метку! — попросил он Громова, когда тот отложил скакалку. — А хошь с двух раз твою веревку перебью?

— Она еще послужит мне. — Алексей подошел к доске и прикрепил лист из тетради. — Пойдет?

— Как говорят татары, бизларга все равно!

Алексей улыбнулся, понимающе кивнул. На обиходно-разговорном, базарно-уличном языке эта русско-татарская смесь слов обозначает согласие: «нам всем все одинаково без разницы».

Сагитт Курбанов почти земляк, татарин из Старого Крыма. Поджарый, жилистый. Усы черные и округло опущены возле уголков рта, как часто принято у татар. Глаза зоркие, волчьи, и удивительно светлые, почти голубые, редкие для восточного человека. Видно, в далекой древности славянская кровь светловолосой рабыни оставила в его татарском роду свою метку.

— Сейчас покажу фокус-мокус! Смотрите мой цирк!

Он держит в руке за лезвия четыре коротких разномастных клинка: кавказский кинжал, морской кортик, немецкий тесак и финский нож. Они разнятся между собой и размерами, и тяжестью, и формой.

Сагитт один за другим метает разномастные образчики холодного оружия. Быстро и почти не целясь. Они один за другим, как бы догоняя друг друга, летят по воздуху и с характерным глухим стуком вонзаются в доску. Вонзаются точно по четырем углам тетрадного листа.

— Ну, ты даешь, Сагитт! — восхищенно подал голос из дальнего угла Григорий Артавкин.

— Снайпер! — подтверждает Громов.

— Это ж надо так уметь? — удивляется Юрченко.

— Потренируйся хотя бы пару лет, и у тебя получится, — советует Григорий, нанося боковые удары ногой по плотному мешку, подвешенному за веревку к потолку.

Артавкин родом из Мариуполя, но до призыва в армию трудился в Новороссийске на цементном комбинате, много лет он увлекается акробатикой и плаванием. Среднего роста, русоволосый, открытое почти квадратное лицо, на котором огоньками святятся темные цыганские глаза, а широкая улыбка, кажется, никогда не сходит с его губ. Хорошо натренирован, мышцы просматриваются сквозь тельняшку, и при этом он по-кошачьи гибок, пластичен и подвижен, как ртуть.

— Семен, иди попробуй, — предлагает Сагитт.

— Не получится, — отнекивается Юрченко. — И пробовать не буду.

Небольшое помещение колхозного клуба, превращенного с закрытую базу, было напичкано спортивными снарядами. Параллельные брусья, перекладина, шведская стенка, козел, гимнастический конь, с потолка свисали два тренировочных боксерских мешка и толстый канат, в углу уложены плотным квадратом спортивные маты, сверху покрытые серым брезентом, — место для борьбы. У стены две разборные штанги, возле них горкой тяжелые металлические блины, двухпудовая гиря, гантели, булавы. На стене — холодное оружие: клинки, шашки, тесаки, кинжалы… Тут же три сейфа и закрытый на замок подвесной шкаф с оружием разных марок, главным образом, отечественным и немецким.

— Под душ бы сейчас! Самое время поплескаться теплым дождиком, — мечтательно произнес Григорий, стаскивая пропотевшую тельняшку.

— Еще чего захотел! Душ с теплой водичкой ему подавайте! — усмехнулся Семен. — Не положено по политическим мотивам!

— А при чем тут политика?

— Как при чем? Хозяйственники считают, что душ — это чисто буржуазная роскошь и предрассудок, поскольку у рабочих и крестьян в домах никогда сроду их не было.

— Брось чепуху молоть! У нас в Новороссийске почитай в каждом дворе бочки под душ приспособлены, да еще и черной краской выкрашены. Чтоб солнцем побыстрее нагревалась вода.

— Так то ж летний душ! — продолжал посмеиваться Семен, щелкая замком сейфа. — А сейчас по календарю и природе зима.

— Зиму-то к чему приплел? — вставил Сагитт, складывая свои ножи.

— В зимнее время помывка личного состава осуществляется посредством бани, — отчеканил Юрченко без улыбки казенными фразами и, выдержав паузу, сам улыбнулся. — И наши солдатики из охраны объекта, братцы, наверняка ее уже натопили. Готов поспорить, что эта идея принимается и утверждается всеобщим положительным голосованием!

Алексей Громов стоял у окна и удивлялся странностям местной природы.

— Что это, ребята?

Приземистое здание клуба, стены которого сложены из местного белого кирпича, стояло на пригорке. Из окон открывался вид на широкий залив, за ним вздымалась огромная гора, мощная и мрачная в этот предвечерний час. У самого ее подножия в клубах белесого тумана серыми квадратами виднелись корпуса гигантского цементного комбината. Над ними, словно спички, торчали трубы, чадившие густыми струями светло-серого дыма, который не уходил в небо, а стелился белесым туманом. А сверху по склону горы стекал другой, встречный белесый поток.