Ельцова и Бушков, увы, растеряли девяносто девять процентов шансов на золото после неудачи в короткой программе. А в произвольной партнер ошибся снова, причем в двух прыжках подряд, в результате чего шесть судей из девяти поставили российскую пару следом за китайцами Шэнь Сюэ и Чжао Хунбо, которые после короткой программы занимали лишь восьмое место.

С того момента, как на лед вышли главные соперники двух оставшихся российских пар – немцы Мэнди Ветцель и Инго Штойер, – произвольная программа стала продолжаться не четыре с половиной минуты, а двести семьдесят секунд, в каждую из которых могло произойти что угодно. Оно и произошло: на второй минуте катания Ветцель сорвала прыжок. Хотя немецкий дуэт и получил у судей девять первых мест, стать чемпионами он мог лишь при условии, что упадут обе российские пары. А на льду уже пошел отсчет секунд катания Бережной и Сихарулидзе.

Два первых прыжка – чисто. Подкрутка – словно в замедленной съемке, Лена взмывает над головой партнера, делает два оборота, Антон слишком рано протягивает руки, и… вместо того, чтобы повернуться еще на 180 градусов и закончить элемент, Бережная падает на грудь Сихарулидзе спиной…

Они жутко нервничали. Москвина – величайший стратег и тактик – привезла свою группу в Нагано всего за два дня до старта, совершенно верно рассчитав, что лишний день, да что там день – лишняя минута ожидания может свести на нет всю многолетнюю работу, испепелив нервы до начала Игр. Именно это, как выяснилось позже, помогло Казаковой. А Лена и Антон, два маленьких, неопытных ребенка, не выдержали – сгорели.

Наиболее ярко свидетельствовало о том, что ребята не владеют ситуацией, их совместное падение за несколько секунд до того, как умолкла музыка. На ровном месте!

Видимо, и судьи, поняв, что ошибка вовсе не техническая, почти не снизили оценки за это падение. А может быть, просто пожалели фигуристов – вспомнили, как за два года до Игр Лену увезли с тренировки в госпиталь с тяжелейшей травмой головы. И вопрос стоял не о том, будет ли она кататься дальше, а о жизни и смерти.

Как бы то ни было, пятью голосами против четырех россияне опередили немцев. И судьбу золота должно было решить одно-единственное выступление. Казаковой и Дмитриева.

* * *

– Я абсолютно не нервничал, – сказал Артур после награждения. – Трясло меня днем раньше, после короткой программы. Но я понимал, что Оксана волнуется гораздо сильнее. И что именно я должен ее успокоить.

– Что вы ей сказали?

– Что все абсолютно нормально. Что мы – здоровы, нет травм, а значит, все будет в порядке. Наверное, я говорил все это потрясающе убедительно. Потому что каким-то десятым чувством уловил, что она поверила мне. И успокоилась тоже.

После Игр в Лиллехаммере, на даче у Москвиных под Санкт-Петербургом, куда я тогда приехала по приглашению тренеров, Артур говорил:

– Спорт для меня – все. Я не хочу уходить в профессионалы, это не мое. В любителях я уже сделал все, о чем можно только мечтать: выиграл олимпийское золото в Альбервилле. Но сейчас-то проиграл. И не хочу уходить побежденным…

Понимала ли Оксана, что значит для ее партнера победа? Может быть. Даже если нет, то одной ее фразы, сказанной после того, как через девять месяцев совместной работы Казакова и Дмитриев стали чемпионами Европы, хватило, чтобы убедиться: эта девочка никогда не сумеет радоваться серебру, в сколь бы тяжелой борьбе оно ни было завоевано. Фраза звучала так: «Я не считаю, что должна приспосабливаться к характеру Артура, несмотря на все его заслуги. Если уж он выбрал меня в партнерши, то и сам должен приспосабливаться к моему характеру. А у меня он тяжелый».

Они были великолепны. Вся российская трибуна продолжала считать эти чертовы секунды даже тогда, когда все сложнейшие элементы были сделаны и падать было решительно не на чем. Какой ценой был оплачен золотой прокат, могли по-настоящему понять лишь те, кто много лет подряд наблюдал за выступлениями Дмитриева. Еще совсем молодого. Еще – с Мишкутенок. Никогда в жизни Артур не позволял себе большего проявления эмоций, нежели, закончив выступление, галантно поцеловать руку партнерше. Здесь же он из последних сил обнял Оксану, а та по-детски уткнулась носом ему в плечо. И уже не сдерживала слез…

Глубокой ночью накануне олимпийского танцевального финала, когда на катке не оставалось уже никого, кроме нескольких припозднившихся журналистов, а сама я, уже выйдя из здания, ждала на остановке последний рейсовый автобус-шаттл, со стороны служебного выхода появилась Татьяна Тарасова. Она шла как-то странно: совсем медленно, тяжело припадая на ногу. С очевидным трудом добралась до ближайшей колонны, подпиравшей свод крытой автобусной стоянки, прислонилась к холодному бетону спиной и вдруг, уронив на асфальт цветы, стала сползать на тротуар.

Я бросилась к ней:

– Татьяна Анатольевна!!!

– Все нормально, – еле слышно прошептала она. – Вот только тяжело очень. И все время хочется плакать…

К тому дню на счету Тарасовой уже была одна золотая медаль. Ее выиграл Илья Кулик. Именно благодаря ему Тарасова вернулась в любительский спорт после нескольких лет работы в собственном ледовом театре. После Игр в Альбервилле она ушла туда из спорта и была искренне уверена, что это – навсегда. В 1995-м согласилась консультативно помогать Кулику (а точнее – его тренеру Виктору Кудрявцеву). Но уже в середине мая следующего года Тарасова и Кулик начали работать вместе всерьез.

Это было своего рода сенсацией. Кулик ушел от человека, сделавшего из него чемпиона мира среди юниоров, затем – чемпиона Европы и наконец серебряного призера чемпионата мира-96. Другой вопрос, что на том мировом первенстве уже вовсю курсировали слухи, что к Кулику проявляет интерес сам Карло Фасси – легендарный итальянский тренер, «сделавший» за время своей работы в США немало олимпийских чемпионов. У Тарасовой же никогда за всю ее карьеру не было опыта работы в мужском одиночном катании.

В спорте вообще не бывает ситуации более болезненной и щепетильной, чем когда уже известный спортсмен уходит от одного тренера к другому. Но такое случается. Так было с Родниной и Зайцевым, которые в 1975-м ушли к совсем юной Тарасовой от великого Станислава Жука и выиграли с ней две Олимпиады, затем с Мариной Климовой и Сергеем Пономаренко в 1991-м. Танцоры ушли к Тарасовой, проиграв чемпионат мира. Но в Альбервилле сумели выиграть, хотя, подозреваю, в мире не было в тот момент человека, который решился бы поставить на эту победу…

За спиной тренера уже в то время шли непрекращающиеся разговоры, что она берет к себе практически готовых чемпионов. Как официант, подающий на всеобщее обозрение блюдо, приготовленное чужими руками. Но если разобраться, именно этот шаг – последний оставшийся до вершины, – и есть самое тяжелое, что только может быть в спорте. Не случайно тренеров, сумевших его совершить (и уж тем более – совершить дважды), всегда можно было пересчитать по пальцам.

Помню, когда тренер только взяла к себе Климову и Пономаренко, а я заметила в разговоре с ней, что за короткий срок эти танцоры стали совершенно другими, Татьяна сказала: