— Вполне.

Джейк оглядел ее. Эш с беспокойством призналась себе, что она не имеет понятия, какие мысли сейчас бродят в этой красивой голове.

— Распустите волосы, — наконец сказал он очень тихо.

Эш дернулась так, будто из старомодного холодильника выскочил огромный демон и навис над ней.

— Что?

Он не стал повторять. Вместо этого, он быстро шагнул к ней и, прежде чем она успела сообразить, что он собирается сделать, взял ее рукой за подбородок. На одну невероятную минуту Эш почувствовала его пальцы в своих волосах. Потом они рассыпались по плечам, закрыв ее щеки спутанной массой.

Она отступила на шаг.

— Что вы себе позволяете?

— Вы что-то говорили насчет исходного материала? — протянул он. — С моей точки зрения, выглядит довольно многообещающе.

Эш поморщилась. Больно, ничего не скажешь. Она давно смирилась с отсутствием в себе привлекательности — для Питера и всего остального мира, но это вовсе не легко ей далось. И ей не хотелось, чтобы этот настырный чужой человек напоминал ей об этом.

— Вы — недобрый человек, — произнесла она сдавленным голосом.

Его глаза блеснули.

— Добрый? — В его голосе слышалось нескрываемое презрение. — Милостивый Боже, разумеется, нет. — Он медленно протянул руку за ее шею и зарылся пальцами в волосы. — С такими исходными данными кому нужна доброта?

Эш стояла как изваяние. Она едва слышала его слова. От этого небрежного прикосновения в ушах застучала кровь. Что-то совсем незнакомое происходило с ее телом. Даже Питер еще тогда, когда она безнадежно любила его, не будил в ней таких чувств — она таяла, раскрывалась, жаждала…

Внезапно она очнулась. Все начинается снова, с ужасом подумала она. О, как она хорошо помнила это страстное желание ласкового прикосновения, нежности, близости, о которой, по словам Питера, не могло быть и речи. Она плотно закрыла глаза, чтобы прогнать страшные воспоминания.

Она не могла их вынести. Но и забыть не могла себе позволить. Забыть эту огромную, постыдную жажду любви.

Она открыла глаза. Джейк пристально смотрел на нее. Он слегка побледнел. Но в целом ничего нельзя было прочитать в его лице.

Внезапно Эш почему-то подумала: он потрясен. Я его потрясла. Она вздрогнула. Сначала Питер, теперь Джейк Дейр. Сжала зубы, ожидая, когда он обольет ее презрением.

Но он неожиданно сказал довольно спокойно:

— Извините меня. — На щеке подергивался мускул. — Мне не следовало этого делать. Глупо с моей стороны. Мне очень жаль.

По непонятной причине ей эти слова показались еще более оскорбительными. Питер просто отрывал от себя цепляющиеся за него руки и уходил, но, по крайней мере, он не говорил с ней с такой убийственной вежливостью. Потрясенная, Эш произнесла незнакомым ей самой голосом:

— Никогда не касайтесь меня снова.

Зеленые глаза впились в нее. Под их напором она сделала шаг назад, прижимая папку Боба к груди как щит.

— Этого я не могу обещать, — сказал он. Она чувствовала, как унижение поднимается к самому горлу подобно рвоте.

— Только снова коснитесь меня, и я выставлю вас из этого дома по решению суда за оскорбление действием, — бросила ему Эш.

Она говорила первое, что пришло на ум. Она представления не имела, есть ли у нее основания для таких действий. И в какой-то степени ей это было безразлично. Она могла либо угрожать ему, либо постыдно бежать. А она не собиралась начинать бегать от человека, живущего в ее собственном доме.

— Вы, верно, думаете, что о вас уже достаточно писала пресса, но если вы тронете меня снова, вам небо покажется с овчинку.

Джейк долго смотрел на нее, красивое лицо ничего не выражало.

— Я вам верю.

У Эш создалось впечатление, что за этим бесстрастным фасадом блестящий ум со скоростью молнии просчитывает все варианты.

И остался недоволен полученными результатами. Она невольно вздрогнула.

— Жаль, что я не знаю, что было обо мне в том докладе, — повинуясь инстинкту, сказала она. И сама удивилась. Ей и в голову не приходило, насколько беспокоит ее существование этого доклада.

— Из него вы не узнаете ничего нового, — сухо заметил Джейк.

Эш снова поежилась.

— Все выглядит иначе на бумаге, верно? — Она замолчала, размышляя.

— Да. — Он как-то странно взглянул на нее. Голос вдруг стал мягче, как будто она какой-то нервный зверек, с которым надо обращаться ласково. — Знаете ли, факты, возможно, и правильные, но они не дают представления о действительной картине, Эш. Человек — нечто большое, чем сумма разных обстоятельств.

Она не поняла его. Он это увидел по ее лицу. В его голосе послышался смех.

— Например, когда я собирался навестить одиноко живущую миссис Лоуренс, мне и в голову не приходило, что она профессиональный садовник.

Они помолчали, пока Эш пыталась безуспешно прочитать выражение его глаз. Потом невольно рассмеялась. В конечном итоге, он был близок к истине. Он, наверное, из окна видел, как она пропалывает грядки в огороде. К тому же ее одежда очень ясно об этом говорила.

— Похоже, вы правы, — сказала она со вздохом.

Джейк оглядел ее из-под опущенных ресниц.

— Могу я спросить почему? — протянул он. — Наверняка наследница Кимбеллов может найти себе более легкое занятие, чтобы убить время.

Эш снова пожала плечами.

— Мы все любим делать то, что у нас хорошо получается. Уверена, вам хорошо удается претворение в жизнь проектов застройки. А я хорошо копаю грядки и подстригаю кусты.

Одна бровь взлетела вверх.

— И присматриваете за чужими детьми? — не без язвительности спросил он.

Эш замерла. Ей совсем не понравилось выражение его лица.

— Ну и что? — спросила она подозрительно.

— Не полезнее бы вам было задуматься о своих собственных детях? — Он говорил ленивым тоном, но взгляд оставался острым.

Итак, ее подозрения оправдались. Эш вся напряглась.

— Вряд ли такое возможно, — коротко ответила она.

Он внимательно пригляделся к ней.

— В вашей карьере садовника нет места детям? — пошутил он.

Эш сотвращением посмотрела на него.

— Вы меня неверно поняли. Мне думается, дети — часть семьи. Я же — нет.

Он кивнул, будто именно такого ответа и ждал.

— Нет мужа, во всяком случае, на данный момент. Так почему же нет? Вы еще молоды. Вдовствуете уже три года. Разве не пора снова присоединиться к человеческой расе? Нельзя горевать вечно.

Ее отвращение перерастало в откровенную ненависть.