— А вот это ты зря. Ты не любишь, ты позволяешь себялюбить. Это разные вещи. Ты позволяешь себя любить и зеваешь во весь рот отскуки. Тебе нужны страсти, дорогая. Вот если бы я ни в грош тебя не ставил, аеще лучше — заставлял страдать, вот тогда бы ты меня полюбила. Тебе обязательнонадо страдать. Ты чокнутая сука, и я с тобой окончательно спятил.

— С последним утверждением я согласна. Теперь, когда яразбила вазу, а ты смог высказаться… — Если честно, в тот момент я все-такинадеялась, что мы сможем успокоиться и поговорить. Но я очень заблуждалась.Тагаев направился к двери, я схватила его за руку, он толкнул меня, а язаорала:

— Все, катись!

Он переобулся в холле, схватил куртку, не глядя в моюсторону, вышел и хлопнул дверью. А мне вдруг сделалось невыносимо больно, хотяи до той поры хорошо не было.

Я села на диван, обхватила себя за плечи и уставилась в пол.Сашка подполз ко мне и ткнулся носом мне в ноги.

— Твой приятель идиот. Слышишь? Сам дурак и менядостал.

Я взяла Сашку на руки и заревела. В основном от обиды.. Аеще от страха. Вдруг во всем том, что он здесь наговорил, есть правда? Я любилаДеда. Я любила Лукьянова. И тот, и другой заставляли меня страдать. Может, ядействительно чокнутая сука?

— Эй, пес, — позвала я. — По-твоему, онправ? — Сашка вздохнул, а мне стало стыдно. — Идем чай пить. Иперестань демонстрировать глубокое горе. Никуда твой Тимур не денется.Погуляет, вернет мозги на место, а потом явится и будет делать вид, что ничегоне случилось.

Держа Сашку на руках, я прошла в кухню, заварила чай,грохоча посудой, швырнула крышку от сковородки, уперлась руками в стол ипокачала головой.

— Полный дурдом, — пожаловалась я своей собаке.Пить чай не хотелось. Я бестолково сновала по кухне, задержалась у окна,составляя длинные оправдательные речи. Оправдываться вроде не в чем, но такполучалось. — Черт, как все глупо, — бормотала я, злясь на себя, наТимура, на ни в чем не повинного Сашку.

Странно, что я никак не могла успокоиться. Напротив,лихорадочно шагала из угла в угол, потом меня начала бить дрожь. Внутренностисводило судорогой, точно перед прыжком с огромной высоты, пока вдруг не пришламысль: «Что-то случилось». Я постаралась взять себя в руки. Что могло случитьсяс этим сукиным сыном? Шляется по улицам или сидит в каком-нибудь кабаке. Янабрала номер его мобильного. Ясно, что разговор сейчас ни к чему хорошему неприведет, особенно по телефону, впрочем, я и не собиралась с ним говорить,просто хотела убедиться… «Телефон выключен или находится вне зоны действиясети». Разумеется, он его выключил. Я звонила еще раз пять, не в силахостановиться, пока не услышала, что телефон трезвонит в гостиной, он былприкрыт подушкой, Тимур забыл его на диване.

— Черт, — сказала я в досаде. Замерла возле окна.Страшно хотелось курить, но сигарет в доме не было.

Чего ж так хреново-то, господи? Я прошла в кухню и часаполтора нарезала круги там. Сашка с печалью наблюдал за мной, лежа в кресле.

— Где его черти носят, — пробормотала я, этогоСашка не знал и только вздохнул в ответ.

Через два часа я потащила его гулять в глупой надежде, чтоТагаев бродит вокруг дома.

— Не такой он дурак, как кажется, — констатировалая примерно через час. Позвонила в «Шанхай», потом в «Пирамиду». Тимура там небыло, или он просто не желал, чтобы я знала, где он. В конце концов, я села вмашину и сама отправилась в «Шанхай». Охранник при виде меня выразилнедоумение, ресторан давно закрылся.

— Тимур Вячеславович здесь?

— Нет.

— А был сегодня?

— Я не видел.

Я позвонила в его квартиру, бесконечные гудки. Началосветать, в глаза точно песка насыпали, пора прекратить дурацкое патрулированиеулиц.

Я вернулась домой в тайной надежде, что Тимур уже там. Сашкаскулил в холле. Я прошла в гостиную и принялась названивать по всем возможнымтелефонам. Мне было совершенно безразлично, как к этому отнесутся люди, которыхя поднимаю с постели на рассвете, мне было безразлично, как к этому отнесетсяТимур, я хотела услышать его голос, я хотела знать, что с ним все в порядке.

Последний раз я взглянула на часы в шесть утра, а потомвсе-таки заснула и, засыпая, уже знала, что ничего хорошего утро мне непринесет.

…Я медленно шла по длинному коридору, очень медленно и оченьтихо. Тишина была такой, что закладывало уши. Вдруг я задела рукой за холоднуювлажную стену, а мир вокруг меня точно взбесился, раздался чудовищный звон, и яне сразу поняла, что это телефон.

Я открыла глаза, машинально взглянула на часы и схватилатрубку. Первое чувство: страшное разочарование и обида, потому что голос непринадлежал Тимуру. Звонил Вешняков.

— Ольга, — сказал он со вздохом.

— Чего? — отозвалась я, стараясь справиться сжеланием сиюсекундно разреветься.

— Я это… Ты в курсе?

— Что, еще один покойник?

— Уже знаешь? А я тебе звонить боялся. Смалодушничал,пусть, думаю, кто-нибудь другой.

— Чего ты мелешь? — насторожилась я.

— Так ты знаешь иди нет? — забеспокоился он.

Я заподозрила, что он хочет немедленно бросить трубку, ивзяла себя в руки.

— Может, ты объяснишь по-человечески, что случилось?

Он тяжко вздохнул:

— Тагаев арестован.

Страх медленно исчезал.

— За что? — буркнула я.

— За убийство гражданки Гавриловой.

— О господи… — только и смогла вымолвить я, потряслаголовой, точно всерьез надеясь, что это поможет. — Откуда она взялась, и скакой стати Тимуру убивать ее?

— Это я и пытаюсь выяснить. Короче, давай сюда. —Артем назвал адрес. Я принялась лихорадочно собираться.

Разумеется, я не надеялась, что Артем решил пошутить отбезделья. Ему хорошо известно, что за такие шутки можно и инвалидом стать.Однако ничего особо подлого от судьбы не ждала. Зачем Тимуру кого-то убивать?Значит, это недоразумение, а с ним мы разберемся быстро.

Настроенная весьма оптимистично, я позвала Сашку и выгналамашину из гаража. Вешняков ждал меня возле небольшого трехэтажного дома смансардой на тихой улочке недалеко от центра. На автостоянке возле подъезда двемилицейские машины. Вешняков курил, хмуро разглядывая кусты напротив, заметивменя, пошел навстречу.