– Ходжа, – окликнул зэка Зажим.

Тот ничего не ответил.

– Проснись, придурок!

Кап.

Кап.

«Мне нужно в сортир».

При мысли об этом желудок Зажима скрутило, словно влажное белье, отжимаемое сильными руками. На лице выступил холодный пот, который едкими каплями скатывался вниз. Попадая в порезы, оставленные наконечником багра, соленые дорожки вызывали раздражение.

«Мы все будем делать свои дела прямо тут, – угрюмо подумал зэк. – Не выходя из ямы».

«Отлично, – тут же воскликнул внутренний голос. – Дерьмо разбухнет и вытолкнет вас наружу, как пузырь воздуха в болоте. Физика, начальные классы, бродяга».

– Иди к черту, – устало произнес Зажим, и голос исчез.

В темноте послышался квакающий звук.

– Ходжа, ты?

Едва ворочая языком, зэк всхлипнул:

– Я хочу. Пить.

– Я тоже.

Ходжа умолк, и до слуха Зажима доносилось лишь прерывистое дыхание приятеля.

– Слышишь меня, Ходжа?

Уголовник вздохнул:

– Да.

– Сава с ним заодно.

– Да.

Голос Ходжи был тусклым и каким-то странно плавающим. Так ветер с равнодушным шелестом гонит по тротуару скомканную, рваную газету.

– А эта курица где? Слюнявая, что с нами была?

– Не знаю, Зажим. Да мать ее за ногу… шалаву эту.

– И с Носом непонятки.

Ходжа помолчал, потом произнес глухо:

– Хреново мне, Зажим.

– Всем хреново, – окрысился Зажим. – Что с Носом, спрашиваю? Или они тут все в одной шайке-лейке?!

– Откуда я знаю?

Ходжа едва не плакал.

– Надо выбираться отсюда, – сказал Зажим.

– Как?!

– Как хочешь. Расшевели пальцы. Плечи. Задницу. В конце концов, мы в земле. А не в цементе! – выкрикнул уголовник.

– Не получится.

Зажим осекся, напряженно уставившись в темноту. Голос звучал скрипучим полушепотом, как если бы говоривший болел ангиной.

Кап.

Кап.

– Кто это?

Смешок.

– Это… так важно? Здесь?

– Важно, – резко ответил Зажим. Про себя он уже понял, что голос принадлежит женщине. – Я должен знать, с кем базарю.

Снова грустный смешок.

– Пускай… я буду лисичкой.

Зажим сглотнул сухой комок, застрявший в глотке царапающим репейником:

– Хрен с тобой… Лисичка так лисичка. Сколько вы здесь?

После долгого молчания она все же сказала:

– Я не помню. Может, три недели. А может… месяц. У меня как раз недавно… были месячные. Извините. Здесь нет часов.

«Месяц?!!»

Зажим попытался представить себя на этом месте через месяц, и его обуял самый настоящий ужас.

Нет. Нет, нет и нет!

– Отсюда должен быть выход, – разлепил он спекшиеся губы.

Лисичка издала очередной смешок. В глухом, провонявшем нечистотами подземелье они напоминали звуки падающего в лужу камня.

– Даже… когда тебя… съел крокодил… у тебя два выхода. Так?

– Мне не до шуток, – сквозь зубы произнес Зажим.

– Мне тоже, – прошептала женщина. Она закашлялась, а когда приступ утих, продолжила: – Мой муж попытался вылезти. И этот псих… очень быстро оказался здесь.

Голос женщины дрогнул.

– Он все видит. И он… пробил багром Олегу дырку… на лице. И что-то сунул туда.

– Он гниет, – сказал Зажим, с отвращением вспоминая щеку мужчины, кишащую червями.

– Наверное. Я… – она снова закашлялась, – …я в этом не разбираюсь. Но после этого он… почти не разговаривает со мной. И все время спит. Олег! Олег, ты слышишь меня?

Ответом было молчание.

– Олег? – с надеждой спросила она снова, и Зажим поморщился.

– Как вы попали сюда? – спросил он.

Снова смешок.

«Еще раз так сделает, я… я плюну в нее», – раздраженно подумал Зажим. Вместе с тем он с отчаянием понимал, что от его настроения тут мало что зависит. Хоть обплюйся. Кстати, плевать в его нынешнем положении тоже непозволительная роскошь, так как слюны в его глотке почти не осталось.

– Олег мой муж… Мы отдыхали в лесу, когда пришел этот… сказал, что местный егерь. Предложил вино, мы выпили. Как оказалось, зря… Потом я ничего не помню, все было темно… Скажите… я не вижу его раны уже несколько дней. Он… Олег не поворачивается ко мне.

– У него черви. Хреново дело, – промолвил Зажим, не считая нужным что-либо скрывать от женщины.

– Он умирает?

– Не знаю. Я что, врач? – грубо ответил зэк, быстро потеряв к собеседнице интерес. Тем более что польза от ее сбивчивого повествования нулевая.

Живот снова скрутило, и он выругался.

Кап.

Кап.

– Скажите… ведь нас скоро освободят? – с робкой надеждой спросила женщина. – Мы… мы не можем ведь тут находиться вечно. Мои родители… они наверняка сходят с ума. Особенно папа. У него… у него слабое сердце. Понимаете? Когда за нами придут?

– Скоро, – буркнул Зажим. – Эй, Ходжа!

Зэк не откликнулся. Вместо этого снова подала голос «лисичка»:

– Иногда он делает уколы. Понимаете? Уколы. Зачем?

«Да пошла ты», – подумал Зажим. Он принялся елозить, ворочая плечами из стороны в сторону, при этом стараясь увеличить вокруг себя свободное пространство. Особого толку от этого не было, и в какой-то момент зэк подумал о болте, которым пытаются прикрутить деталь с сорванной резьбой.

– Но… после укола боль немного отступает, – отсутствующим голосом продолжила женщина. – Странно, да? Он делает…

Снова кашель, сухой и хлесткий, как треск сучьев в огне.

– Он причиняет нам боль… а потом смягчает ее. Для чего?

«Для того чтобы вы прожили тут как можно дольше», – про себя ответил Зажим.

– Иногда он даже спит здесь. Поест, походит вокруг. Потом опять садится… садится на диван. Читает свои стишки… про грибы. Иногда он гладит нас. Ласково разговаривает. Как с детьми. И смотрит. Смотрит… Олег? Олег, не пугай меня. Пожалуйста. По…

– Заткнись. Задрала уже своим Олегом, – оскалился Зажим, и «лисичка» обескураженно притихла. Впрочем, хватило ее ненадолго.

– Вы видите его? – снова спросила она через несколько минут. – Я… ничего не вижу. Позовите его! Я не могу… Может, он не слышит меня?