Лучшим своим изображением композитор, пианист и дирижер Антон Григорьевич Рубинштейн считал «силуэтический» портрет, сделанный Бём. «Появился он самым импровизированным образом. Это было в то время, когда артист давал исторические концерты… в Петербурге в Дворянском собрании и в Петербургской консерватории для ее учеников. Как жена профессора консерватории Бём посещала эти последние, и вот раз, заняв место, с которого ей особенно хорошо представлялась вся фигура пианиста, ей пришла мысль набросать его силуэт. Отыскался у кого-то карандаш, но бумаги не нашлось, и художница на обороте своей программы набросала силуэт, со всей фигурой и роялем, то есть создала новое совершенство, поразительное по выражению!.. Набросанный на программе эскиз хранится в Публичной библиотеке после того, как с него отпечатали несколько тысяч экземпляров, разошедшихся всюду за границей, даже в Америке»[347].

Публиковать «черныши» Бём прекратила в 1896 г., вернувшись к акварели, что совпало по времени с празднованием 20-летия первого издания силуэтов, 25-летия получения медали Академии художеств и 30-летия окончания художественной школы. Отчеты об этом вышли во многих газетах и журналах, один из самых подробных – в «Новом времени»[348].

Итак, в 1896 г. Бём вернулась к акварели и приступила к работе над открытками, сделав главными героями композиций опять же маленьких детей, всегда охотно ей позировавших. У каждого из более 350 созданных Бём сюжетов своя подпись – пословица или поговорка. Стасов, удивляясь, спрашивал автора: «И откуда только вы их выкапываете?»[349]. «Милая Елизавета Меркурьевна улыбалась и снова, при первой же новой серии своих карточек, как из неистощимого, чудодейского рукава, – выбрасывала и новых детишек и новые к ним прибаутки!»[350]. Большинство открыток объединялось в серии (Рождественская, Пасхальная, «Любовные», Азбука, «Советы», «Ярославцы – все красавцы» и т. п.). Печатали их не только в России, но и в Париже, Лейпциге, Мюнхене, Праге; в настоящее время они занимают почетное место в собраниях библиотек и музеев, в коллекциях филокартистов, многие переиздаются.

Заметное место в творчестве художницы заняло проектирование изделий из стекла. «В 1893 году я благодаря чистой случайности пробую свои силы в новой для меня отрасли, а именно художественно-промышленной. Явилась у меня эта мысль во время моей поездки в Орловскую губернию на Мальцовские заводы, где директором хрустального завода был мой брат Александр. Формы для посуды брались мною из старины, как братины, ковши, стопы, чарки, штофы и прочие. Рисунки на них делались эмалью по моим рисункам [под моим] наблюдением; а иные гравировались мною по воску иглой как офорты, но с той разницей, что травление было не крепкой водкой, а фтористой кислотой, настолько ядовитой, что надо надевать маску при травлении. Впоследствии вещи из стекла, изготовленные по моим рисункам на Мальцовском заводе, были мной выставляемы на нескольких Всемирных выставках Европы и Америки: в Париже в 1900 г., где одним из первых покупателей был известный художественный критик Жюль Кларети; в Мюнхене – в 1902 г., в Милане – 1906 г. Везде им были присуждены медали (в Милане – золотая), и все было распродано».

А какие это были прелестные вещи – и отдельные, и целые приборы умывальные, столовые, покрытые выпуклыми рисунками, то золотом, то разноцветными красками, будто самоцветными камнями, все в русском стиле, часто с русскими прибаутками. Что были за прелестные стеклянные рамки, на которых среди прозрачных водяных струек и водяных растений скользили рыбки или фантастические наяды – русские сказочные русалки! Был и винный прибор, приземистый русский штоф зеленого стекла со стаканчиками-шкаликами, все будто полное «зелена-вина»[351].