— Петрович, ну я ж не дурак… Понимаю… Только эти «припадки» у меня в голове что-то «замыкают»… Слушай, если вдруг не справлюсь в очередной раз… Ты это… подальше беги, командир! А я постараюсь как можно больше ублюдков с собой на тот свет прихватить…

— Хм, — командир печально усмехнулся. — Сдается мне, что тебе так просто помереть не удастся… Ты, как один старый ходячий катаклизм, как самое страшное оружие массового поражения… Только я боюсь, что если ты по настоящему вразнос пойдешь, на всей земле больше никто не выживет… Либо от планеты не останется ни хрена!

— Кхм… — Я едва не подавился горькой после «лекарства» слюной. — Даже так?

— Даже так, — с самым серьезным выражением лица подтвердил свое предположение князь Головин. — Поэтому, Хоттабыч, заклинаю — держи себя в руках!

— Ох-ох-ох! — По привычке тяжко вздохнул я. — Что ж я маленький не сдох! Постараюсь, командир… Слушай, а откуда машина?

— Это персональное авто коменданта Кайдля, — сообщил Александр Дмитриевич. — Он когда понял, что дело пахнет керосином, с радостью мне её предоставил. Ты ведь опять успел земельку основательно так тряхнуть!

— Понятно, — я почесал затылок, — навалили в штаны, убогие?

— Еще как! — подтвердил командир. — Когда я тебя вырубил, он был просто счастлив.

— И куда мы теперь?

— К родителям Хартмана, — ответил командир. — Он же нас погостить приглашал. Мне даже на плане, — он тряхнул развернутой картой, что лежала на пассажирском сиденье, — в спешном порядке дорогу начертили. Ты успокоился? Ехать готов? — поинтересовался он у меня.

— Погодь немного, командир! — попросил я. — Давай на свежем воздухе перекурим…

— Хорошо, — кивнул Александр Дмитриевич, глуша двигатель. — Перекурим.

Я, распахнув дверь, буквально вывалился на дорогу из автомобиля. Командир тоже выбрался с водительского места и вытащил из нагрудного кармана пачку «трофейных» сигарет, которыми мы разжились не совсем законным путем в табачной лавке. Ну, ничего, не обеднеют фрицы! Пустив в воздух струйку сизого дыма, я огляделся: нас с командиром занесло в какой-то явно зажиточный сельскохозяйственный район Баварии.

Зеленые поля, луга и ровные пастбища, простирающиеся до самого горизонта. За оградой из жердей культурно пасутся откормленные и ухоженные лошади, бока которых аж лоснятся и блестят в лучах заходящего солнца. Повсюду видны крепкие постройки: конюшни, коровники, амбары, хлева и сараи. Все обстоятельно, опрятно и аккуратно, аж до тошноты! Блин, как так-то, а? Ну, почему в наших деревнях все не так поставлено? Почему швабы могут вот так, чтобы прямо как на картинке, а наши крестьяне нет? Эти вопросы, уже не одно столетие занимающие умы доморощенных философов и обычных любителей почесать наряду «что с эти делать?» и «кто виноват?» до сих пор остаются без вразумительного ответа.

Глубоко затянувшись в очередной раз, я почувствовал, как к запаху ароматного табака пристала какая-то до боли знакомая вонь.

— Командир, чем это несет? — шумно потянув носом воздух, поинтересовался я у Головина.

— Вот чудак-человек! — заразительно рассмеялся Александр Дмитриевич. — По сторонам глазеет, а что у него под самым носом творится — даже не замечает.

— Старость — не радость, — привычно проворчал я, оборачиваясь. — Это ж свинарник! То-то я гляжу, запашком несет совсем не с Альпийских предгорий.

— Ты прямо догада, Хоттабыч! — Уже откровенно потешался надо мной Александр Дмитриевич.

За моей спиной — только руку протяни, действительно располагался обширный загон с откормленными свиньями, что вольготно нежились в нагретой солнцем грязи жирные свиноматки с молочными поросятами.

— Эх! Сейчас бы шашлычка рубануть, — мечтательно закатил я глаза, цокая языком и с аппетитом разглядывая пока еще живое и довольно хрюкающее мясо. — Может зацепим с собой порося? Как думаешь, командир?

— У тебя есть, чем заплатить? — Охладил мой пыл князь Головин. — Здесь, как сигареты умыкнуть не получится — тутошний зажиточный Bauer[78] сразу же в местную Управу жаловаться побежит…

— Ну и хер бы с ним! — отмахнулся я. — Можем и его на шашлык, — я кровожадно усмехнулся, — тогда и жаловаться некому будет.

— Нам сейчас никакой шум не нужен! — строго произнес командир. — А чего это тебя, старый, на мясо потянуло? Не на сырое, случаем?

— Да окстись, Петрович! — Замахал я руками. — Думаешь, что я из-за Кромешного Проклятия до живого мясца жаден стал?

— А кто тебя, болезного, знает, — усмехнулся командир. — Вцепишься, как-нибудь, мне ночью в глотку, и поминай Алексан свет Дмитрича…

— Ох, не шути так, командир! — Я передернул плечами, словно от озноба. — Ох, не шути — накаркаешь еще! — И я со смехом звонко хлопнул командира ладонью по спине, по достоинству оценив его немудреную «шутку». Хотя… как говориться: в каждой шутке есть доля шутки… Не хотелось бы мне, действительно, насовсем превратиться в уродливую образину, по типу Кощея. А вот к мясу меня реально тянет. К сочному, горячему, но хорошо прожаренному. Такому, чтобы с «румяной» корочкой и хрустело на зубах. И поделать я с этим ничего не могу! Постоянно жрать охота!

Я глубоко затянулся, а затем медленно выпустил дым в воздух «колечками». В кои-то веки на меня снизошло спокойствие. Толи окружающая пасторальная картинка, радующая глаз, подействовала, толи лекарство Кощея. А, возможно, и то и другое вместе. Благодать… Даже запах свиного дерьма не портил общей «картинки». — Я опять пробежался взглядом по живописным окрестностям. Даже не верится, что люди, создавшие подобное великолепие, подчас творят жуткие вещи, не укладывающиеся в моей голове…

Неожиданно мой глаз зацепился за маленькую тощую человеческую фигурку, едва-едва ковылявшую от свинарника в сторону корыта, расположенного возле забора, с большим и неподъемным ведром в руке. Обритая налысо голова не позволила мне с первой попытки определить пол этого замученного существа, с худенькими ручонками, сплошь покрытыми синяками, разной степени «насыщенности»: от черно-фиолетовых, до желто-зеленых. И лишь по изодранному, едва ли не до состояния половой тряпки, подобию платья, я понял, что это девочка. На вид — лет двенадцати-тринадцати, но мне было очень сложно определить это с точностью, слишком костлявой и замученной она выглядела.

Девчушка, не поднимая глаз и не замечая ничего вокруг, доковыляла до корыта и, с трудом приподняв тяжеленную байду, вывалила помои в большую деревянную лохань. Свиньи мгновенно перешли из расслабленного в активное состояние и накинулись на еду, едва не сбив ребенка с ног. Но то, что последовало за этим, повергло меня в самый натуральный шок. Девчушка, оттолкнув в сторону ближайшую свиноматку, запустила грязную ручонку в корыто и, вытащив из него что-то неприглядное, принялась жадно набивать рот. Она практически ничего не пережевывала, давилась, этой, если можно так выразиться, пищей, глотая целиком какие-то