Пока отряд неторопливо спускался в долину, парень продолжал рассказывать про Алка. Этого требовала его душа, та ее заповедная часть, где поселилось обещание, данное им Алку. И потому Митт никак не мог понять, отчего ему вдруг стало так весело. Может быть, из-за того, что туман наконец-то рассеялся. С дороги были прекрасно видны иссиня-черные цепи гор на фоне розового рассветного неба. Они теснились, окаймляя горизонт, пик за пиком и в конце концов сходились к возвышавшейся вдали горе Танил. Над ее острой вершиной тянулся к небу столб дыма, словно перо на шляпе, которую гигантский вулкан никогда не снимал. Зато даже на таком близком расстоянии не было видно и намека на долину Гардейла – лишь угадывался провал, заполненный темно-синей мглой, над которым поднимался туман. Казалось, что там, в глубине, спрятана изрыгающая дым колоссальная машина наподобие «Алковых железок».

– Я слышал, что в Ханнарте есть знаменитый огромный паровой орган. – Серый туман все время направлял его мысли в сторону машин.

Девушка кивнула. Она видела бережно сохраняемые останки этого сооружения во время той самой поездки, которую они совершили вдвоем с тетей Лисс.

Может, рассуждал Митт, пытаясь догадаться о причинах перемены своего настроения, все дело во внешности Норет, в ее распущенных волосах, ниспадавших из-под шлема длинными, вьющимися локонами. Она очень походила на ту молодую даму, с которой он встретился в зале замка ее тети и к которой испытывал такое почтение. Та дама, казалось, стояла невообразимо выше его, и грубить ей или даже просто вести себя невежливо было немыслимо. А может быть, он просто предвкушал встречу с Хильди.

Путь, по которому они следовали от путеводного камня, нисколько не походил на ровные и заросшие невысокой упругой травой зеленые дороги. По большей части он представлял собой ленту сырой глины, в которую кое-где была втоптана некогда рассыпанная щебенка. Дорога шла по краю высокого обрыва, откуда поднимался туман. Вдоль пропасти ее покрывали весьма коварные рытвины, а по другую сторону змеился яростный ручей, который, вздымая клочья белой пены, пробивался через россыпь мокрых камней. Дорога шла, повинуясь изгибам ручья, и на каждом резком повороте повозка угрожающе кренилась, всем своим видом показывая, что готова сползти в бездну. Хестеван вел мула под уздцы. Все остальные шагали то по одну, то по другую сторону повозки, в зависимости о того, куда предстояло поворачивать. Они упирались каблуками в расползавшиеся под ногами камешки над белопенной водой или над страшным провалом, спрятавшим свои глубины в густом тумане, и поддерживали повозку. Преодолев первый поворот, Маевен услышала какой-то странный шум, звонкое гоготанье и, вскинув голову, увидела над собой на склоне белые треугольные пятнышки – очередное стадо гусей. Оно, похоже, постепенно нагоняло путников.

После каждого поворота они обнаруживали, что белые пятнышки становятся крупнее, а шум – отчетливее.

– Гусям идти здесь куда легче, чем нам, – заметил Навис, когда они с Миттом в очередной раз уперлись в доски, выкрашенные зеленой краской, поверх которой сверкали золотом крупные буквы.

Митт рассмеялся и громко заявил, что всей душой надеется избежать новой встречи с грозной леди-погонщицей.

По мере того как они медленно спускались с горы, стремительный ручей прямо на глазах становился все шире, превращаясь в ревущую горную реку. Вода здесь сверкала изумрудной зеленью и неслась по ложу из покрытых бурой слизью камней под высоченным скальным обрывом. Там, на уступах, ютились казавшиеся снизу крошечными кусты падуба и бесшабашные чахлые рябинки. А туман, поднимавшийся навстречу путешественникам, через некоторое время чудесным образом превратился в облако, плывущее над головами вдоль нависших скал. Как раз в этот момент из-за гор показалось солнце. Оно превратило облако в золотую дымку, окутывавшую зеленые и черные ребра гор. Путники почувствовали, что наконец-то стали высыхать.

Тогда же Маевен заметила женщину на противоположном берегу шумливой реки. По крайней мере, она решила, что увидела кого-то между двумя рябинами. Но когда присмотрелась, то разглядела лишь два дерева. Ни души! И почти одновременно Митт тоже резко вскинул голову, как будто и он кого-то увидел. Но в следующее мгновение, словно пораженный внезапной мыслью, повернулся и окинул взглядом вьющиеся наверху по склону петли дороги. Маевен тоже посмотрела туда. Ничего. Ни гусей, ни женщины, погонявшей птиц. Она даже не слышала пронзительного гогота, разносившегося, как ей показалось вчера, на целые мили.

Наверное, остались за поворотом.

«Либби Бражка! – воскликнул про себя Митт. – Что за игры она теперь затеяла?»

К повозке поспешно спустился, скорее даже съехал по склону, отставший было Венд. Он на ходу снимал с шеи ремень футляра, в котором лежала квиддера.

– Вы не против, чтобы я отдал инструмент хозяину? – окликнул он Маевен. – Сейчас я должен на некоторое время расстаться с вами. Я буду ждать вас возле путеводного камня на юге долины Гардейл.

– Ну, полагаю, можно поступить и так, – ответила изрядно озадаченная Маевен. – Хотя мы можем провести там весь день.

– Я вас дождусь, – пообещал Венд, вручая квиддеру Морилу.

Мальчик положил ее на колени, приняв вместе с инструментом – как можно было судить по изменившемуся выражению его лица – весь груз ответственности за волшебный предмет. Путники продолжили спуск. Прежде чем Венд скрылся за изгибом склона, Маевен увидела, как он, вздымая фонтаны брызг, огромными шагами переправлялся вброд через реку.

Возможно, торопится встретиться с этой дамой. А это значит, что она там была!

Но уже на следующем повороте Венд напрочь покинул ее мысли. Дорога вышла на возвышенность, за которой расстилалась просторная зеленая клиновидная долина Гардейл. В остром же конце клина перед путниками – сверху казалось, что прямо у них под ногами, – расположился город, дымивший множеством труб. Маевен была ошарашена. Девочка предполагала, что он окажется меньше того, который она помнила, но чтобы такой маленький!.. Он скорее походил на большую деревню, а не на город.

Еще два поворота, и дорога привела их в зеленые луга возле самого города, а Маевен продолжала дивиться этой картине. Она знала, что это глупо, но все равно ожидала увидеть кварталы высоких зданий и громадных магазинов. Этот Гардейл оказался поразительно приземистым и совсем не походил на тот, что она видела на экскурсии с тетей Лисс. Все дома были сложены из зеленовато-серого камня, и ни в одном из зданий не насчитывалось более трех этажей. А из труб, густо усеивавших крыши, валил удивительно обильный дым. Неровный проселок внезапно превратился в настоящую дорогу, вымощенную хорошо знакомым зеленовато-серым камнем. Она проходила по мосту через ту же самую речку, которая теперь без излишней торопливости текла между каменными стенами. На набережной, над зелено-коричневой водой, сидели с удочками местные мальчишки.

Путники вышли на главную улицу, и тут у Маевен перехватило дыхание. Можно подумать, что она попала в совершенно чужую страну. На улице толпился народ. Девочке казалось, что она уже привыкла жить в прошлом. Но теперь Маевен поняла, что на самом деле привыкла только к тем людям, которые путешествуют вместе с ней. Выражение лиц, расположение морщин, мимика – все иное, словно их заботили совсем другие вещи, чем ее современников. Впрочем, наверно, так оно и было. Ведь почти безошибочно можно узнать в толпе соотечественников иностранцев. Что же касалось одежды, то форма дружинников, к которой она успела привыкнуть, попадалась здесь очень редко. Мужчины носили яркие шерстяные и неброские бархатные наряды самых различных стилей: костюмы в обтяжку – поверх них набрасывалось на одно плечо пестрое полотнище, похожее на одеяло; встречались и более свободные одеяния, наподобие тех, в которых ходили Морил и Хестеван. Люди постарше предпочитали длинные темно-синие бархатные мантии с широким воротом, оставлявшим на виду ожерелья из драгоценных камней. Что же касается женщин, то здесь тоже царило полное разнообразие. От тугих корсажей и юбок самых невообразимых цветов рябило в глазах. Маевен прекрасно понимала: по большей части их наряды сшиты собственными руками, а потому в них частенько соседствовали несовместимые цвета. Тем не менее, глядя на эти платья, она ощущала себя неправильно и неряшливо одетой. В воздухе висел запах немытых тел, смешанный с почти удушливым дымом, и в этот аромат отчетливо вплетались струи вони из отхожих мест.