Надо было повернуться и уйти, но профессиональный инстинкт – пострадавшего нельзя бросить без помощи – удерживал Зинту на месте, хотя перед ней болталась на веревке всего-навсего зловредная волшебная нелюдь. Пока лекарка боролась с замешательством, нелюдь плачущим голосом упрашивала:

– Я же иначе не могу! Ем мозги, да, каждый что-нибудь ест… Все по-честному: выиграл – съел. Если я умру, ничего не изменится, нас не бывает ни много, ни мало, и вместо меня новый крухутак народится, тоже будет есть мозги. Никому никакой разницы! Только для тебя разница есть, останусь я жив или околею, потому что новый крухутак, который появится взамен, ничего тебе не задолжал, а за мной будет должок! Смекаешь, да? На любой вопрос отвечу! Это хорошая цена, многие за это жизнью рискуют, а я тебе обещаю полновесный ответ! Слыхала, я только что связал себя обязательством! Ну, помоги же, сколько тебя еще уговаривать…

Крухутаки не могут лгать. И цена в самом деле хорошая. Зинта приняла решение.

– Если свалишься на сугроб, крылья не переломаешь?

Птицечеловек бессильно трепыхнул раскинутыми крыльями.

– Постараюсь их сложить, а если нет, перелом зарастет. Будет хуже, если я останусь целый, но мертвый!

– Тогда потерпи немного, я нагребу сюда побольше снега. Кстати, почему ты не в теплых краях или не в спячке? Только учти, это не тот ответ, который ты мне будешь должен.

– Не нагулял я сил, чтобы на юг улететь. Тутошний народ трусоватый, бережется с нами играть. Мы еще покойников едим, но покойник должен быть тепленький, пока мозг не остыл, а убивать без игры нам запрещено, даже с большой голодухи. Кормимся возле порта или еще где, если люди подерутся до смерти, кто первый успел, того и еда, а нас почем зря гоняют. Нет бы вы, люди, своих покойников нам отдавали! Как холода ударили, устроил я себе схрон, залег до весны, а вчера проснулся, и дернула меня нелегкая подумать: дай-ка на зиму хоть одним глазком посмотрю да чуток подкормлюсь, если повезет…

– Не повезло? – осведомилась разогревшаяся и раскрасневшаяся от работы Зинта.

Отыскав среди обледенелого хлама подходящий кусок фанеры, она сгребала рыхлый снег к тому месту, над которым висел связанный крухутак.

– Ох, какое там… Надо было закрыть глаза да спать дальше, но на всякого бывает проруха. Продрог до костей и окоченел на морозе, где тут полетаешь, – он рассказывал торопливо, вперебивку с беспокойным курлыканьем, словно болтовня взахлеб помогала ему сохранять остатки самообладания. – Увидел, в доме рядом жгут костер, попросился погреться. Там были разные личности, но больше всего черноголовых. Они на меня набросились всем скопом, связали, притащили сюда и повесили. Сказали, мол, будет нам к следующей ночи мороженая курица.

Зинта кивнула. Гнупи – ночной народец, днем отсиживаются в подполье: солнечный свет, даже при таком пасмуре, как сегодня, слепит им глаза. Можно не опасаться, что кто-нибудь из них выберется наружу только ради того, чтобы ей помешать.

– Ни с того ни с сего набросились?

– Я обозвал их длинноносыми пачкунами.

– То есть сам напросился?

– Они стали швырять в меня крысиными костями и щепками, после того как я предложил им сыграть в загадки.

– Так вы, значит, не только с людьми играете?

– С голодухи – с кем угодно.

– Перина для тебя готова. Повтори, что ты мне должен?

– Дать исчерпывающий ответ на любой вопрос по твоему выбору, как будто ты у меня выиграла.

– Без всяких загадок, верно?

– Да, без загадок. Развязывай поскорее!

Наверх по лестнице с разбитыми белокаменными ступеньками. Было неимоверно скользко, приходилось держаться за перила – изрезанные, потемневшие, с глубокими трещинами, в которые набился снег.

Пол на втором этаже был весь в прорехах, через которые виднелся нижний зал. Повсюду валялось украденное у людей тряпье, птичьи кости, чьи-то смерзшиеся потроха, но никого из волшебного народца не было видно. В одном месте на стене висело большое заиндевелое зеркало, вдоль и поперек расколотое – словно мозаика из блестящих кусков. Зинта прошла мимо, на всякий случай отвернувшись: мало ли что может случиться, если она в него посмотрит.

Вот и балка, на которую намотана веревка. Шириной в локоть, но по обе стороны зияют проломы. Сняв плащ и сумку, Зинта подобралась к нужному месту на четвереньках, стараясь вниз не глядеть, крикнула: «Приготовься!» и рассекла ножом Тавше туго затянутый узел.

Тупой удар, сиплое курлыканье, хлопанье крыльев. Убрав кинжал в ножны, лекарка осторожно поползла обратно. Ее имущество лежало на месте: если кто из здешних обитателей и подсматривал, тронуть то, что принадлежит служительнице Милосердной, он не осмелился.

Крухутак барахтался в расплывшемся под его весом сугробе. Самостоятельно развязать себе ноги он не мог, туго впившиеся мерзлые веревки пришлось резать. От него воняло загаженным курятником, свернувшейся кровью и падалью. Лекарка давно уже приучилась терпеть неприятные запахи, но одно дело – человек или животное, и совсем другое – окаянная нелюдь, не отличающийся чистоплотностью пернатый людоед. Дав волю врожденной брезгливости, она сердито морщила нос. Впрочем, негоже, взявшись вызволить кого-то из беды, бросать дело на середине, и она получит награду, ради которой иные согласны свою жизнь поставить на кон, а Эдмару приходилось делать за деньги и более мерзкие вещи… Последнее соображение еще пуще ее разозлило: у, стервец, верно тогда высказался насчет него староста деревни Сумол!

Освободив вонючую тварь, она отошла подальше и принялась чистить снегом сначала ритуальный нож – хвала Тваше, он от этого не затупится и не заржавеет – а потом руки и одежду, до тех пор, пока ладони не начали гореть от холода.

Птицечеловек неловко уселся на пол, сложив крылья и нахохлившись. Ему было зябко. Ступни, похожие на громадные куриные лапы, судорожно шевелились в попытках разогнать застоявшуюся кровь и согреться. Маленькую лысую голову он склонил набок, глаза с красными прожилками лопнувших сосудов смотрели на Зинту поверх чудовищного клюва с печальным ожиданием.

Серьезных ранений у него не было, в этом она смогла убедиться, пока возилась с веревками. Можно не тратить целебные мази, царапины сами заживут, особенно если он не станет искать дальнейших приключений на свою пернатую задницу, а вернется в зимнее убежище и снова впадет в спячку.

– Спрашивай. Только имей в виду, я не оракул и не гадалка. Не надо вопросов о будущем или о том, с кем ты найдешь свое счастье – чего знать не могу, того не могу. Только то, что есть или было наяву, со всеми подробностями и без обмана. Давай поскорее, а то я мерзну!

Зинта хмурилась, словно в школе на уроке, прикидывая, какой бы вопрос ему задать. Даже о запахе забыла. Мысли разбегались, кидаясь то к одному, то к другому, и она никак не могла решить, о чем же ей больше всего хочется узнать. Как будто перед ней рассыпали все сокровища мира, и она может выбрать любое, какое понравится – но лишь одно из несметного множества.