— Я… хорошо, — сдалась она без боя. Теперь он ласкал ее шею, нежно поглаживал плечи:

— Например, сегодня ночью?

— Сегодня ночью? — повторила она внезапно севшим голосом. Он снова кивнул.

— Днем мне надо быть в Эванстоне, но к шести часам я освобожусь. Могу за тобой заехать. Мы перекусим где-нибудь, может быть, послушаем джаз, а потом вернемся сюда. Что скажешь?

Что могла сказать Дорси, если при слове «Эванстон» ее обдало волной холодного ужаса? Прикосновения Адама по-прежнему зажигали в ней огонь, но где-то в глубине ее тела угнездилась ледяная игла — колола, давила, не давала дышать.

— Ты… ты едешь в Эванстон? — пролепетала она, с трудом шевеля вмиг онемевшими губами. — Зачем?

Он уронил руку на одеяло; Дорси вздрогнула от облегчения — и разочарования.

— Сегодня в Северо-Западном университете выступает Лорен Грабл-Монро, — объяснил он, поморщившись. — Хочу поймать ее после выступления и взять интервью. Глаза бы мои не видели эту бабу — но, к сожалению, публика хочет знать о ней как можно больше.

— Почему же ты просто не позвонишь ее рекламному агенту? — поинтересовалась Дорси так безразлично, как только могла.

Он ответил с готовностью, словно только этого вопроса и ждал:

— Можно сделать и так. Но эта женщина будит во мне примитивные охотничьи инстинкты, хочу выследить ее и захватить врасплох.

«Вот ты и прокололся, охотничек», — с горьким злорадством подумала Дорси.

Примитивные инстинкты… Несколько часов назад Адам тоже поддался «примитивным инстинктам», хоть и иного сорта…

А вот об этом вспоминать не стоило, ибо Дорси мгновенно обдала горячая волна воспоминаний. О, что он с ней делал! А она — с ним! Что они делали друг с другом! Хоть до ста лет проживи — этого не забудешь. Особенно если знаешь, что такой сказочной ночи не суждено повториться.

Ибо между нею и Адамом стоит другая женщина. Бесстыжая многоопытная стерва по имени Лорен Грабл-Монро.

«Что же будет?» — со страхом думала Дорси. Что же теперь делать? Она провела самую сказочную ночь в своей жизни с человеком, которого, кажется, готова полюбить (если — о господи! — уже не влюбилась); но Лорен Грабл-Монро не позволит им быть вместе. Надо все рассказать Адаму. Он имеет право знать правду. Разве может она его обманывать — после того, что произошло между ними?

Но какова будет его реакция? Дорси с горечью призналась себе, что, как ни странно это звучит, она совершенно не знает Адама. Что, если он разозлится? Не простит ей обмана? Или, узнав в ней автора ненавистной книги, возненавидит и ее саму? Что, если захочет ее наказать за обман? Разоблачит на страницах журнала, выдаст ее тайну, превратит ее жизнь в кошмар?

Скрепя сердце Дорси признала, что это вполне возможно. Трудно поверить, что Адам способен на жестокость, но люди не всегда таковы, какими кажутся. Как он ни прекрасен, ни нежен, ни добр — доверять ему нельзя. По крайней мере, пока.

— Адам, я…

Договорить она не успела — он потянул с нее простыню и по-хозяйски накрыл руками ее грудь. От этого Дорси бросило одновременно в жар и холод: влечение боролось в ней с сомнениями, желание — со страхом. Но желание сме-лб все сомнения, и она, обвив рукой его шею и запустив пальцы в его густые темные волосы, нетерпеливым возгласом притянула его к себе.

Какой он прекрасный… нежный… удивительный! Она обязательно поговорит с ним, непременно все объяснит — но позже… гораздо позже… А теперь…

— Я опять тебя хочу, — шепнул он в ухо.

И замер, пристально глядя ей в лицо и лениво поглаживая затвердевший от возбуждения сосок. Дорси поняла, чего он ждет: застонав, она подалась вперед и прильнула к его губам. Он открыл рот ей навстречу — и, нырнув языком в бархатистую глубину, Дорси узнала, каков на вкус Адам Дариен.

Время объяснений еще настанет, успела подумать Дорси, а это воскресное утро они посвятят любви.

Она молилась лишь об одном: чтобы никогда не настало время сожалений.

Ровно в половине четвертого Лорен Грабл-Монро заняла свое место на сцене актового зала Северо-Западного университета и начала свое выступление.

Адам пришел заблаговременно, пока все места не оказались заняты безумными фанатками, и сел в первый ряд. Не для того, чтобы лучше слышать — для того, чтобы лучше видеть.

О, тут было на что посмотреть! Микроскопическая алая юбка открывала взору длинные-длинные ноги в черных чулках. Расстегнутый жакетик давал возможность лицезреть черный топ с низким вырезом, обнажающим соблазнительные округлости грудей. Стоило закрыть глаза — и Адам, кажется, ощущал аромат роковой женщины, пряный, горьковатый, опасно-чувственный.

Теперь он понимал, что означает любимая присказка Лукаса: «Конфетка для глаз». Золотистые волосы, темные влекущие омуты глаз, алый рот, словно молящий о поцелуе… Да, увидев такую женщину, и умереть не страшно! Один взгляд на нее поднимает до небес дух… и не только…

Едва она появилась на сцене, Адам перестал жалеть о том, что не остался дома. Хотя, сказать по совести, уходил он с большой неохотой. Его воля — весь день не вылезал бы из кровати. Он ведь не солгал Мак, когда рассказывал, как здорово было проснуться с ней рядом. Хотя нет, солгал. Не просто здорово — необыкновенно, изумительно, волшебно!

Первое, что ощутил Адам, едва проснулся, что в ладони у него покоится теплая мягкая грудь, а к возбужденному мужскому орудию прижимаются не менее теплые и мягкие ягодицы. В первый миг он готов был овладеть Дорси прямо так, пока они лежат, слившись телами, словно две горошинки в стручке.

Но Адам не стал ее будить. Он не знал, сколько времени пролежал так, сжимая ее в объятиях, наслаждаясь зрелищем ее мирного, невинного сна. Как приятно ее обнимать! Так приятно, что не хочется отпускать… никогда. Эта мысль, дойдя до сознания, потрясла Адама. Да, он желал Мак, как никогда еще ни одну женщину; но желать — одно, а хотеть, чтобы женщина осталась с тобой навсегда, — совсем другое! Однако в глубине души он понимал, что действительно этого хочет. Чтобы Мак осталась с ним навсегда. Пока смерть не разлучит их. И разрази его гром, если он понимал, почему!

Да, она красивая, умная, страстная женщина. Таких в Чикаго пруд пруди. Почему же Мак кажется ему иной, совсем не похожей на всех его прошлых приятельниц и любовниц? Откуда это странное, головокружительное, томительно-пугающее чувство, что он свернул с привычной колеи и пустился в путь по неизведанным тропам?

Да, будь его воля, он бы весь день не вылезал из постели. Но Дорси тоже надо было уйти — еще раньше, чем ему. Она так и не объяснила, куда идет. Ни ласками, ни уговорами (видит бог, Адам пробовал и то, и другое!) не смог он убедить ее остаться. А как старался! Он, если можно так выразиться, извлек из ножен все орудия любви — а арсенал его, если можно так выразиться, не оставлял желать лучшего, — убеждая ее плюнуть на все обязательства и деловые встречи и провести день вдвоем. Лучше всего — в постели. Предпочтительно — без одежды. По возможности-не размыкая объятий.