иссякла, будучи исчерпанной до дна.

Юлиан нахмурился.

– Вы так рассуждаете, словно магия имеет предел.

– Глупо думать, что в отношении Неги не действуют принципы ограниченности энергии. Ты, как ученый, должен понимать, что результат каждого действия является лишь переливанием ресурса из одной полости в другую с определенными потерями. С магией то же самое.

– Вы это сами придумали? – улыбнулся Юлиан. – Учитель, не в обиду вам, но я не припомню, чтобы в книгах о таком упоминали. Я читал трактат «Основы магии», вышедший из-под пера ученика Моэма, Вундрика, изучал «Структуру магических источников» авторства Бальвара Слезливого. Нигде нет ни слова об этом, хотя это столпы магической науки.

– Порой люди не замечают очевидного. А осознают это только тогда, когда становится слишком поздно.

– Тем не менее ваши престранные убеждения не дают права оскорблять тех, кто придерживается других взглядов.

– Наоборот, Юлиан! Я вижу, что Йонетий – неудачник, который живет бесцельно, он ничто, от такой потери в мире не убудет. Теперь с моей помощью и он увидел это.

– Вы забываете, что люди мстительны.

– Мстительны все расы, произошедшие от людей, Юлиан. Но удел подобных Йонетию – терпеть, ибо он слаб и немощен даже перед самим собой.

Кони, склонив морды к грязи, поплелись по поселковой улочке в сторону приземистого трактира, откуда доносились выкрики. Оставалось всего ничего до худо-бедно нормальной постели, и Фийя уже желала поскорее спрыгнуть с седла и избавиться от отяжелевшей от воды одежды, которая облепила ее молодое тело.

– Ох, тео, счастье-то какое. Наконец-то отдохнем!

– Вицеллий, – обратился к озябшему веномансеру Юлиан, не обращая внимания на айорку, – и все-таки я прошу вас следить за тем, что вы говорите. Я не хочу неприятностей в дороге. Нам нужно привлекать как можно меньше внимания, понимаете?

– Мой любимый ученик… Если мне понадобится совет, я тебе сообщу!

– Не смейте издеваться, учитель. Здесь, в отряде, вы подчиняетесь мне, так что следите за своим языком! – холодно произнес граф.

Вицеллий лишь сухо рассмеялся.

– Юлиан, ты сейчас не в особняке, где провел под юбкой матери три десятилетия. Ты юноша, взращенный женщинами и обласканный ими, ты юноша, пред которым грозное имя Мариэльд распахивало все двери. И теперь ты в мире, где неприспособлен выживать, учишь меня, Алого Змея?

– Вицеллий… – голос графа стал глухим, предупреждающим.

Беспечно махнув рукой, Вицеллий вытащил из-за задней луки вьючную суму, пошатнувшись от ее тяжести, и, уже на пути к светлому проему трактира, злорадно бросил:

– Я прислушаюсь к советам, когда с твоего лица исчезнет глупое благородство, а твои руки облепит грязь, от которой ты был столько лет огражден. Когда передо мной встанет не юнец с мамским кошелем, а муж, способный самостоятельно править своей судьбой. Вот тогда и поговорим как равные!

Граф, не спуская мрачного взгляда с исчезнувшей в двери тощей фигуры, вложил выскочившему из таверны слуге-мальчишке пару монет за коней и жилье. Затем быстро зашагал за Вицеллием, чтобы закончить разговор, но тот уже заперся в наспех оплаченной им комнатке и будто бы и вовсе пропал.

– Какой гадкий дед… – шипела Фийя весь оставшийся вечер, занимаясь чисткой и сушкой вещей и раскладывая их на кроватях, чтобы не запрели.

Не замечая айорки, Юлиан пребывал в своих безрадостных мыслях. Как бы ни был жесток Вицеллий, но его слова запали графу в самую душу своей прямотой и правдивостью.

* * *

Тропа вновь вела путников дальше, мимо оживленных деревень и городов, больших и малых плантаций, полей. Повсюду трудились тысячи людей, а также нелюдей: вампиров, нагов. Встречалась даже парочка дэвов. Дэвами звали всех великанов, а уж разновидностей их насчитывалось с десяток – в зависимости от роста и мозгов, ну или отсутствия оных.

Через несколько дней пути из-за горизонта показалась величавая, спокойная река Маринн, на берегах которой возвышался город Аль’Маринн.

Казалось, вокруг водного потока не было ни одного незанятого клочка земли – все вокруг засеяли, засадили и застроили. Виноградные сочные листья грелись под весенним, но еще нежарким солнцем, а сотни или даже тысячи рабов следили за плантациями будущего «Черного принца» и «Белой королевы». Зеленые поля пшеницы, полбы, гороха, льна и ячменя окружали богатый Аль’Маринн подобно войску. Порой о великих городах говорили, что их благословили боги. Но об Аль’Маринне правильнее было сказать, что боги довлели над его благополучием, не оставляя ему ни единого шанса стать обычным. Ходила молва, что, если воткнуть палку у Аль’Маринна, она зацветет – и это было близко к правде.

Еще стоял полдень, когда трое всадников в серых плащах проехали по широкому мосту и оказались на холме, возвышающемся посреди разбросанных полей. Ласковый ветер играл краями накидок и выбивал пряди из косичек Фийи, а та постоянно заправляла их за ухо своими пальчиками. Аль’Маринн находился уже в королевстве Элейгия, и спустя две недели отряд должен был прибыть в ее королевский город – Элегиар.

Под мостом раскинулся речной порт.

– Остановимся здесь на пару дней, – сказал Юлиан, натянув поводья.

– Только на ночевку, не больше, – ответил старик. – У нас мало времени.

– Ничего, время стерпит.

С холодом Юлиан взглянул на учителя, отношения с которым портились тем стремительнее, чем дальше они отъезжали от родного Ноэля. В последнее время веномансер вел себя невыносимо чванливо, высокомерно, был крайне категоричен в высказываниях. И хотя граф понимал, что перед ним все тот же Вицеллий, что учил его искусству ядов на протяжении тридцати лет, желание заводить разговор с ним становилось все слабее. Но, отыскав в себе крупицу терпения, Юлиан все-таки обратился к нему:

– Это же ваш родной город, Вицеллий. Неужели вы не хотите навестить места, где родились и выросли?

– И что? Остаемся здесь, пока мой вклад не станет вековым? – прозвучал резкий ответ.

– Ладно вам, Аль’Маринн – жемчужина Элейгии, здесь нужно провести некоторое время.

– Жемчужина, жемчужина! В то время как дворец Элегиара подобен золотой короне с множеством драгоценных камней! – Вицеллий сердито продолжил: – Забудь про Аль’Маринн, здесь лишь плантаторы да торговцы!

– Останемся на две ночи. Тут же и поедим.

С этими словами Юлиан направил коня по широкой дороге к городским воротам, чтобы снова не выслушивать колкостей.

Аль’Маринн расположился на горбатом холме и оброс высокими стенами, за которыми следили даже в мирное время, не полагаясь на дружбу между королями. В небо устремлялись острые шпили белых, как снежные шапки, гор, круглых башен ворот. Уже внутри города граф отметил про себя, что старик-веномансер был прав. Действительно, Аль’Маринн напоминал Лорнейские врата: с ухоженными, но низкорослыми домами и застройкой города вокруг громадного рынка, раскинувшегося на добрые полторы мили.

* * *

Чуть позже Юлиан выяснил, что на невольничьем базаре вампирам можно даже снять укромный угол, чтобы насытиться. Вместе со своими спутниками он вышел из трактира «Клинок хризомы», где они заночевали, к укрытым разноцветными тканями рынку. Аль’Маринн лежал у устья реки, впадающей в залив, и народ здесь сновал разношерстный – от северных купцов в кафтанах до торговцев с Дальнего Юга, щеголяющих в расписных, пестрых халатах.

– Тео, это не город, а настоящий базар! Огромный! – шептала Фийя. Она терялась взглядом в дощатых прилавках, где были разложены украшения.

– Да, потому что Аль’Маринн отстроен на большой торговой артерии. Он не напоминает тебе наши Лорнейские врата?

– Похож. Там тоже внутри города базар… Но люди одеваются не так, тут все одежды темные. Хотя нет, не все, – она мазнула любопытным взглядом по кичливо-яркому купцу с десятком продетых в ноздри колец.

– Речь же не о жителях, Фийя…

Под весенним солнцем Вицеллий скинул капюшон и, распихивая всех острыми локтями, повел остальных наискось, в другой угол рынка, через шатры с мехами киабу, соболя, куницы, сквозь стройные рядочки с фруктами, овощами, зеленью, между кокетливыми магазинчиками с украшениями и складов с лесом. В узких проходах толкались, шумели, ругались, а Вицеллий по-свойски отвечал на грубые окрики бранными южными словами и продавливал толпу. За ним, подобно высокой сосне в чистом поле, следовал Юлиан, держа свою служанку за руку, чтобы та, не знавшая местного языка, не потерялась.

Наконец впереди показались помосты с настилом из досок. На них шумно торговали рабами. На одном грузный работорговец крепко сдавливал налитые соком белоснежные груди девицы, чтобы показать их упругость. Девица стояла ни живая ни мертвая и смотрела на все испуганной ланью, пока ее важно ощупывали похотливыми взглядами покупатели у лестницы. Юлиан задержал взор на ее гладком, нежном животе, на покатых