– Ты первый раз в Суффолке, Брайан?

– Уже был здесь однажды. Приезжал покататься на лыжах.

– Правда? Разве эта местность не плоская как блин? – удивляется Роза.

– Меня неверно проинформировали!

Мистер Харбинсон с шумом выдыхает через нос.

– Не понимаю. Кто сказал тебе… – недоумевает Роза.

– Мама, Брайан шутит! – поясняет Алиса.

– Ах да, конечно!

Понятно, что пора прекратить эти попытки казаться забавным, но я еще настроен поработать над альтернативой. Почувствовав, что мне необходима помощь, Алиса поворачивается ко мне и берет за руку:

– Брайан, жаль, что тебя здесь не было вчера, ты бы повеселился по-настоящему!

– Да, а что случилось вчера?

Роза краснеет:

– О, Алиса, дорогая, может, пусть это останется между нами?

– Пусть расскажет ему, – ревет мистер Харбинсон.

– Но это так неудобно!

– Расскажи, Алиса! – требую я, присоединяясь ко всеобщему веселью.

– Но это все вышло так по-дурацки! – умоляет Роза.

– Ну… – начинает Алиса, – мы, как всегда, собрались с друзьями на День рождественских подарков и стали загадывать шарады, а ответы писать на бумаге. Подошла моя очередь, я как раз спрашивала про фильм «Прошлым летом в Мариенбаде», а мама так развеселилась и возбудилась, что не выдержала и выкрикнула ответ. Да так громко, что буквально выплюнула свой колпачок, и тот улетел в бокал с вином одного нашего соседа!

Все начинают хохотать, даже мистер Харбинсон, и атмосфера такая веселая, взрослая, забавная и бесшабашная, что я говорю:

– Так вы хотите сказать, что были без нижнего белья?

Все замолкают.

– Извини, что ты сказал? – переспрашивает Роза.

– Ваш колпачок. Когда он вылетел. Как он пролетел… сквозь ваши… трусы?

Мистер Харбинсон кладет нож и вилку, глотает еду, поворачивается ко мне и очень медленно говорит:

– Видишь ли, Брайан, мне кажется, что Алиса говорила о колпачке от ручки, которую ее мама держала во рту.

Вскоре после этого мы все идем спать.

Я в ванной, брызгаю себе на лицо холодную воду, когда Алиса стучит в дверь.

– Подожди две секундочки! – кричу я, сам не зная почему: я полностью одет, а за две секунды я не успею много сделать со своей внешностью, разве что замотать лицо полотенцем.

Я открываю дверь, Алиса входит, осторожно закрывает ее за собой и говорит, очень медленно и серьезно:

– Не возражаешь, если я что-то тебе скажу – что-то личное?

– Конечно, давай! – Я провожу расчеты в уме и прихожу к выводу, что есть шансы один к трем, что она попросит меня заняться с ней любовью сегодня ночью.

– Ты знаешь… это большая ошибка – сильно растирать лицо махровой варежкой. Только кожу травмируешь и инфекцию разнесешь…

– А-а-а…

– Еще и шрамы останутся.

– О’кей…

– И скажи мне: ты кипятишь свои варежки-мочалки?

– Ну, нет…

– Так, может, отчасти это мочалки виноваты…

– Ага, точно…

– На твоем месте я бы вообще мочалками не пользовалась, махровые варежки – полный отстой, только вода и детское мыло… – (Как мне выбраться из этого разговора?..) – …И не нужно этого едкого лечебного мыла, потому что оно, как правило, слишком вяжущее… – (Это даже не разговор, просто я жду, когда она закончит свой монолог.) – …И тебе не стоит пользоваться вяжущими кремами – их действие кратковременно, но в конце концов они усиливают выделения сальных желез… – Я уже смотрю на окно ванной, прикидывая, можно ли из него выброситься. Алиса должна это заметить, и она действительно говорит: – Извини. Ничего, что я это все тебе высказала?

– Нет, что ты. Ты так хорошо в этом разбираешься. Если в «Университетском вызове» попадется тема «уход за кожей», мы все круто поднимемся!

– По-моему, ты расстроился, да?

– Нет, мне просто кажется, что ничего мне с этим не поделать, вот и все. Думаю, это все из-за начала полового созревания. Все из-за гормонов. Со дня на день я начну интересоваться девочками!

Алиса снисходительно улыбается, затем по-сестрински целует меня на ночь, пробежав взглядом по моему лицу в поисках безопасного места контакта.

Позже, трясясь от холода в постели, лежа на спине в ожидании, когда высохнет мое лицо, чтобы я не запачкал подушку кровью, я тщательно продумываю стратегию своего поведения на завтра и после длительных раздумий прихожу к выводу, что лучшая стратегия – перестать быть таким придурком. Это будет непросто, но мне жизненно необходимо показать Алисе Настоящего Меня. Проблема в том, что в мою душу начинает закрадываться подозрение о том, что мысли об этаком мудром, остроумном, веселом, добром, храбром Настоящем Мне, который бегает где-то неподалеку, – это небольшое заблуждение. Как снежный человек: если его никто толком не видел, то почему все должны верить, что он на самом деле существует?

В о п р о с: Официальное требование предстать перед судом, латинское выражение habeas corpusможно перевести как?..

О т в е т: Ты должен иметь тело.

На следующее утро я просыпаюсь настолько замерзшим, что сначала мне кажется, будто мистер Харбинсон вытащил меня ночью на улицу. Почему чем богаче люди, тем холоднее у них дома? Здесь не только холодно, но еще и грязно: собачья шерсть, пыльные книги, грязные ботинки, холодильники, провонявшие скисшим молоком, плесневелым сыром и гниющими овощами с огорода. Клянусь, на холодильнике Харбинсонов есть пахотный слой почвы. Наверняка они летом косят на нем траву. А может, это и есть определение настоящего, истинного статуса верхушки среднего класса – способность жить в холоде и грязи, но при этом быть абсолютно уверенным в себе. При этом в каждой спальне стоит по умывальнику. Я брызгаю себе на лицо ледяную воду, ставлю «Кружево» обратно на полку и спускаюсь на первый этаж.

Из невидимых динамиков громко вещает «Радио-4». Алиса лежит на диване, укрывшись пледом с изображением собак из шоу «Блу Питер», и что-то читает.

– Доброе утро! – говорю я.

– Приветик, – бормочет она, не отрываясь от книги.

Я присаживаюсь на диван рядом с собакой.

– Что читаешь? – говорю я веселым голосом.

Алиса показывает мне обложку. «Сто лет одиночества» – напоминает мою сексуальную жизнь.

– Хорошо спал? – интересуется Алиса, когда наконец понимает, что я не собираюсь уходить.

– Спасибо, чудесно.

– Замерз?

– Ну, самую малость.

– Это потому, что ты привык к центральному отоплению. Оно очень вредное, это центральное отопление, оно притупляет чувства…