На линии электропередачи сидел силуэт с янтарными глазами. Птица немедленно вспорхнула с провода, пронеслась низко над нашими головами, заставив пригнуться, и села на ветку куста.

– Опять эта птица, – пробормотала я.

– Что за птица?

– Сама не знаю, но у меня ощущение, что она хочет нас о чём-то предупредить.

Однако стоило подойти ближе, как сова переместилась на соседний сук. Касинель протянул руку, снял какой-то клочок с только что покинутой ею ветки и поднёс к глазам. Внезапно лицо его окаменело.

– Что это? – полюбопытствовала я.

Он молча протянул мне тёмный лепесток. Лунный свет упал на несколько опалённых рукописных букв.

– Он из дневника Имельды!

Кас обернулся к камню, пятно на котором различалось даже с такого расстояния.

– Думается, теперь мы знаем природу пепла.

Птица довольно ухнула, словно посчитала свою миссию исполненной, расправила крылья и слилась с ночью. На землю, мягко планируя, упало одинокое перо. Наверное, я начала придавать слишком большое значение мелочам, потому что подобрала его, покрутила за кончик упругого стержня, любуясь золотистым в тигровую полоску опахалом, и бережно поместила в карман. На всякий случай.

– Вот теперь поехали!

* * *

Феникса мы вернули в сад, на этот раз завязав верёвку максимально надёжным узлом. Во избежание. Самому Касинелю предстояло ночевать в общежитии при полицейской академии, комнату в котором выделили стараниями суперинтенданта. Тот предлагал даже разместиться у него дома, но Кас отказался.

– Уверен, что помнишь дорогу? – уточнила я, останавливаясь возле калитки, к которой он меня проводил со стороны аллеи.

– Обо мне не тревожься, – улыбнулся Касинель, и что-то такое было в его лице, что, готова спорить, он тоже в этот момент вспомнил фонтан.

Но моё помрачение уже прошло (чему немало способствовала вернувшаяся на его тело рубашка), и дружеско-приятельские отношения представлялись в нынешних обстоятельствах самым разумным вариантом. К тому же не хотелось повторять ту же ошибку, что и с Арием, слишком быстро привязываясь к человеку.

– Тогда встретимся завтра в половине девятого, – объявила я, взявшись за ручку калитки и прерывая паузу, которая грозила вот-вот перерасти в неловкую или многозначительную. – И тогда уже… о чёрт!

Сухопарая фигура на крыльце – руки в бока – казалась вырезанной из цельного куска гранита, а выбившиеся из кукульки волосы зловеще трепетали на ветру.

Я машинально проверила время, о котором совершенно забыла, и похолодела. Двенадцатый час!

– Уходи скорее, – зашептала я Охотнику и добавила уже громко, толкая дверцу: – Всего доброго, господин инспектор. Спасибо, что проводили, и спокойной ночи!

– Не так быстро! – подала голос бабушка. – Виски, не будешь ли ты столь любезна представить мне своего друга?

– Он не друг, бабуля. В смысле, друг, но не такой, как ты могла подумать. Это инспектор Касинель, и…

– Да-да, любой в городе знает, кто он. – Силуэт резко повернулся к Охотнику, как наведённая стрела крана. – Ваша трагическая история, инспектор, потрясла наши умы и сердца. А я как раз ужин готовлю, вы ведь не откажетесь ненадолго заглянуть и порадовать старую даму? У нас так редко бывают гости, тем более друзья Виски.

По тону можно было заключить, что для неё нет ничего естественней, чем устраивать светские трапезы в районе полуночи. Но в интонации проскальзывали железные нотки, не предполагающие возможность отказа.

– Вообще-то Кас… то есть инспектор… уже поел, даже несколько раз. А сейчас он устал и хочет отправиться к себе в общежитие. Суперинтендант ещё днём договорился о…

Бабуля перекинула полотенце на другое плечо, и я поперхнулась. Охотник посмотрел на меня, приподнял брови, мол, что мне ещё остаётся делать: нет преступления чудовищней, чем обидеть добрую старушку, и слегка поклонился.

– Добрый вечер, госпожа Финварра. Благодарствую и почту за честь принять приглашение.

Я подавила стон.

Бабушка издала звук, похожий на хмыканье, растворила дверь шире и вернулась в дом.

– Ешь только то же, что и я, – инструктировала я Касинеля, пока мы шли по дорожке. – А лучше ограничься чаем, его сама заварю.

– Почему?

– Откровенно говоря, бабушка м-м-м… плохо готовит. Просто ужасно! Всячески пытается это исправить, но пока безрезультатно. Уж сколько я её учу… В общем, поверь мне на слово: её стряпню лучше не пробовать. Если же она начнёт задавать каверзные вопросы, отделывайся травмой головы. Минут через десять скажи, что устал, сегодня у тебя был долгий трудный день, и поскорее откланивайся, что бы ни случилось. В чём дело? Почему ты так смотришь?

– Тебе не кажется, что госпоже Финварра стоит знать истинное положение вещей?

– Не кажется, потому что ситуация под контролем. Да, под контролем, – повторила я, ища опору в этом слове.

Крыльцо просело под нашей поступью. Я вытянула руку, останавливая Охотника.

– Всё запомнил?

– Да.

– Тогда полный порядок, – широко улыбнулась я, чувствуя, как дёргается угол рта.

В прихожей никого не оказалось, но из кухни струилась привычная музыка скворчания, указывая на местоположение бабули.

– Проходите в гостиную, инспектор, располагайтесь, всё будет готово через минуту, – крикнула она. – Виски, не поможешь мне?

– Ванная дальше по коридору и налево, – махнула я. – Холодная вода там, где горячая, а горячая там, где холодная. Гостевое полотенце – кремовое с бахромой. Гостиная здесь. – Я ткнула в дверь с волнистыми стеклянными вставками, а сама нехотя свернула направо и попала в пар, шипение и бульканье.

Что-то нарезалось, струилось, взбивалось, выплёскивалось и застывало, припечатанное жаром к тефлоновому покрытию. Гудела хлебопечка, духовка пылала алой пастью, варочная панель трудилась над содержимым кастрюлек и сковородок, а в центре всего этого, подобно многорукому Шиве, мелькала бабуля, успевая приподнимать крышки, убавлять огонь, помешивать, процеживать и кидать приправы.

Когда я вошла, она погасила все конфорки, кроме последней, на которой жарились кабачковые оладьи.

Она никогда не жарит оладьи вечером. И тем более ночью. Стол ломился от уже приготовленных к завтрашней ярмарке блюд, количество которых поразило даже меня.

– Ты на несколько Мистиктаунов готовишь?

Бабушка обернулась и откинула рукавицей волосы со лба.

– Приводила мысли в порядок. Выключи хлеб, будь добра.

Я послушно нажала жёлтую кнопку, вынула с помощью полотенца румяный батон и, оставив его остывать на решётке, принялась заваривать чай.

– Прости, ба, знаю, что задержалась. Нужно было хотя бы позвонить…