– Если «адресат выбыл», значит, мама едет!

– Она едет к нам!

Топали весело. Протопали мимо булочной. Угрюмая темная очередь уже не казалась такой безнадежной, потому что не имела к ним отношения. Зачем хлеб, да еще такой тугой, серый, сыроватый, когда есть печенье! Белое, сладкое, хрустящее, только чуть-чуть тронутое горькой зеленоватой пыльцой.

И конфеты! Твердые как камни. Но сладкие! Настоящие!

И сушеные яблоки!

Все трое мысленно сочиняли обед. Яблоки, изюм, кусочки печенья – и все это залить кипятком…

Прохожие брели мимо, равнодушно скользя взглядом. И даже не делали попыток увернуться, обойти друг друга. Шурке больно заехали в плечо поленом: мужчина в шапке нес его как младенца.

– Бублик обрадуется!

– Собаки яблок не едят.

– Печенье едят.

– Мане тоже дадим. Она хорошая.

– А мама скоро приедет? – спросил Бобка.

– Конечно! – уверенно ответила Таня. – Раз посылка ее не застала.

Дома провожали их золотисто-розовыми улыбками – солнце садилось, словно перетрудившись даже от короткого ноябрьского дня.

Шурка хотел сказать, что тетя Вера отправила посылку еще летом. Когда еще никаких немцев не было. И войны тоже. И что… Нет, Таня знает что говорит. Ему хотелось так думать.

Как оказалось, собаки тоже едят сушеные яблоки.

– Откуда у вас? – изумилась Маня, когда и ей отсыпали изюма. И нахмурилась: – Вы бы с вещами поосторожнее. Вас и обмануть могут, и отнять даром. Или чего похуже.

– А нам мама прислала! – заявил Бобка.

А Маня так странно глянула на Шурку, что он отвернулся.

От свечи казалось, что в комнату внесли прозрачный оранжевый шар. По углам скопилась темнота. Шкафы, стулья, диван было не отличить от их собственных теней. От растопленной Маней печи шло тепло.

Витамины развели в воде. Получился кисленький лимонад, только без пузырьков.

Печенье Бублик не доел.

– Может, ему не нравится?

Пес долго и шумно лакал воду. Все перестали болтать и начали наблюдать. Он осторожно взял зубами огрызок печенья – и пошел.

– Куда это он?

– Тихо, не спугни, – шепотом остановила Таня Бобку.

Бублик подошел к двери, Таня – за ним.

– У него есть тайник, – беззвучно пояснила сестра.

– У Бублика? – усмехнулся Шурка.

– У всех свои секреты.

Это замечание Шурке не понравилось. Таня с невинным видом, будто невзначай, приоткрыла дверь. Бублик тихо вышел в темный коридор. Он крался осторожно, не стуча когтями.

– Собаки произошли от волков. У всех диких животных есть тайники, – шепотом просвещала Таня.

Темный коридор и правда напоминал пещеру. От стен дышало каменным холодом. Шурке на миг показалось, что они первобытные люди. Все ступали так, будто в темноте затаился саблезубый тигр.

Внезапно Бублик выронил печенье (оно выпало из пасти с сухим стуком) и зарычал в темноту.

– Фу! – раздался громкий голос дворничихи. – Это ты, поганая собака! Вот я тебя!

И зашуршала, будто тащила по полу что-то большое, тяжелое. Но не к входной двери, а в другой конец коридора. Таня, Шурка и Бобка окаменели в темноте. Дворничиха их не видела. Бублик опять зарычал на темноту.

– Пошел отсюда, – грубо скомандовал голос. Но после паузы смягчился: – Иди сюда. У-тю-тю. Хорошенькая собачка. Иди, смотри, что дам.

В темноте что-то стукнуло, звук был железный. Под ногой дворничихи хрустнуло оброненное Бубликом печенье. Она приближалась.

Шурка с ужасом вспомнил мужчину в шапке. Таня, видно, тоже.

– Бублик! – нарочно громко взвизгнула Таня. – Ты где?

Таня заперла дверь ключом. Задвинула щеколду. Привалилась спиной.

– У нее был топор, – прошептала Таня так, чтобы Бобка не слышал. – Или мне померещилось?

Шурка вспомнил, как ему самому всю дорогу мерещилось, что снег говорит «сдохнем».

– Видела? В темноте? Топор? – иронически уточнил он.

– Ну, может, ломик.

– Какой еще ломик?

– Которым она лед скалывает.

– Она что-то тяжелое тащила.

На столе догорала свеча. Она сделалась совсем коротенькой. Показывала только оранжевого Бобку, который кормил оранжевым сушеным яблоком оранжевого мишку. А так как мишка не разжимал пасти, Бобке опять пришлось учить его личным примером:

– Клади в рот. Вот так… Жуй.

Ручка двери за Таниной спиной ожила, задвигалась вверх-вниз. Таня отпрыгнула.

– Кто там? – беспомощно вскрикнул Шурка.

– Вы что, заперлись? – ответил Манин голос.

– Это Маня, – шепнул Шурка.

– Это… Она изображает Маню, – диким голосом прошептала Таня.

– Прекрати, Таня, – слегка рассердился на нее Шурка, потому что и ему стало не по себе.

– Вы что не отпираете? – удивился из-за стола Бобка.

Бублик не рычал и не лаял. Это убедило.

Маня тут же заглянула поверх их голов. Обшарила глазами комнату, старательно избегая встречи с другими взглядами.

– Вы это… – раздраженно-нетерпеливо заговорила она, не переставая оглядывать комнату. – Не по-честному как-то. Я вам дровишки почти месяц подкидываю. Больше – два месяца почти! И в школу записала. А вы мне взамен какие-то ягодки сухие подсунули, и рады. Да я вам только дров рублев на двадцать одолжила. Если не на сорок. Точно! На сорок. Вы тут объедаетесь, а отдавать кто будет? Пушкин?

Таня сориентировалась быстрее, чем Шурка. Быстро схватила со стола печенье, сунула Мане в руки и, пока та соображала, захлопнула дверь. Задвинула защелку.

– Маня хорошая, – попробовал вступиться Шурка. – Она просто немного… просто хочет есть.

– Не нравится мне это, Шурка.

– Маня хорошая, – упорно повторил он.

– Послушай, давай все соберем, посмотрим. Разделим. Чтобы не вышло так, что мы все быстро съели.

– Так ведь мама уже едет к нам…

– Тем более.

Таня принялась раскладывать на столе печенье – на три кучки.

– Это ты, я и Бобка, – пояснила.

– А Бублик?

– Точно, – смутилась она. – И Бублик.

Добавила четвертую. Кучки сразу уменьшились. Настала очередь конфет.

В дверь опять застучали. Забарабанили.

– Откройте! – вопила Маня.