– Что-то не так… – бормочет он и, как всегда ловко и безошибочно, пробирается к двери. – Мы не…

Сорванная с петель и державшаяся на силе воли створка падает плашмя от малейшего прикосновения, окатив Принца водой из лужи и впустив в комнату шум грозы.

Похоже, этого он не предвидел.

А вот Кайо – очень даже, поэтому заранее переместился подальше, облюбовав полусгнивший шкаф.

– Ага, – соглашаюсь я. – «Мы не».

– Это Внешний город. – Принц упирается рукой в косяк и сгибается едва ли не пополам. Кажется, ему нечем дышать. – Дворец и Внутренняя Абра – за стеной.

Косой дождь бьет по его склоненной макушке, заливает пыльный пол у ног, а гром гремит так близко, словно боги дерутся прямо над нашими головами.

– Почему зеркало здесь?.. – шепчет Принц, но я слышу даже сквозь оглушительные раскаты.

– Потому что она знает. Знает, что мы идем. – Я подхожу ближе и легко касаюсь его спины левой рукой. – Она могла заметить твою слежку. Или пропажу пыльцы. Да и я не скрывала, что…

Молния бьет в мостовую прямо перед рухнувшей дверью – и мы отскакиваем обратно в лавку. Кайо ухает и садится мне на плечо. Надо бы найти для него новый мешок…

– Тогда проще было опустить зеркало на дно морское, – говорит Принц. – Или поставить на краю обрыва.

– Какое тогда веселье? – с усмешкой повторяю я слова Каменной Девы. – Нет, Королева ждет нас. Может, не вместе, но… это лишь мелкие препятствия, разбросанные ею на пути, чтобы поиздеваться.

– Слепой дурень, – цедит он. – И как теперь пробраться во дворец?

– Это сложно?

– Стена неприступна. Вход только через главные ворота, где перетряхивают всех, от бродяг до послов. А дальше – наводненный черной стражей Внутренний город, каждый житель которого сдаст тебя, лишь бы самого не тронули.

– Не знала, что в Олвитане так весело, – вздыхаю я.

– Только последние три года.

Разумеется.

Я переглядываюсь с Кайо и в светящихся в полумраке глазах читаю уверенность, которой так не хватает нам с Принцем. Тьма тычется клювом мне в щеку, проводит по волосам крылом, щекочет перьями и выпархивает на улицу, прямо под мощные струи дождя.

Я кручу головой, нахожу пыльную плотную тряпку, когда-то явно игравшую роль занавески, и набрасываю ее на плечи, прикрыв заодно правую руку. Не плащ, но сойдет, чтобы не привлекать лишнее внимание. Хотя вид у нас с Принцем наверняка настолько дикий, что каменную конечность могут и без того не заметить.

– Идем, – говорю, убедившись, что ткань не сползает. – Изучим обстановку. Сможешь точно определить, где мы?

Принц кивает и первым выходит под дождь.

Мы стоим посреди мокрой мощеной улочки, с обеих сторон облепленной двух- и трехэтажными домами. Молнии все еще сверкают над черепичными крышами, но гром будто немного притих и отдалился. Свет в выстроившихся рядами фонарях едва теплится, окна же и вовсе темны все до единого – похоже, ночь уже глубокая. Дождь хлещет без продыху, и по канавкам текут даже не ручьи – целые реки, наверняка затопившие бы округу, не сбегай улица вдаль под небольшим уклоном.

Принц какое-то время просто стоит, пропитываясь дождем, затем растерянно оглядывается и тоже направляется вниз, следом за водой. Я шагаю за ним, а Кайо парит над нами черной тенью, пытаясь прикрыть нас от капель увеличившимися в несколько раз крыльями, но не очень-то успешно.

– Это Торговка, – объясняет Принц. Слова его едва различимы за шумом дождя. – Торговая улица. Лавки, пекарни, мастерские. Внизу она пересекается с Портовой. До порта, конечно, сотня верст, но приезжающие оттуда купцы и путешественники всегда искали здесь еду и ночлег, вот так и обозвали… И нам надо передохнуть.

– И узнать, как долго мы проторчали на острове, – напоминаю я.

Вернуться в реальный мир странно, особенно когда выходишь из зеркала по другую сторону двух морей. Прежде я не бывала в Олвитане, и несмотря на такие же дома, такой же камень под ногами и наконец-то живое небо над головой, все вокруг дышит чуждостью. Может, наши королевства и впрямь настолько разные, а может, отверженные продержали нас куда дольше, чем кажется.

Принц кивает, обтирает ладонью лицо, которое тут же снова становится мокрым, и убирает налипшие на лоб пряди волос.

– Ощущение, что я не спал и не ел месяц.

– Если не больше, – соглашаюсь я.

Испытанный во фруктовом саду голод меркнет по сравнению с тем, что навалился на меня по эту сторону зеркала. И возникни сейчас на пути мягкая постель и блюдо с мясом, я бы забралась под одеяло с куском во рту. Так что дождь в каком-то смысле даже выручает – бодрит и не дает свернуться клубком у ближайшей стены.

Возможно, стоило переждать ночь в той заброшенной лавке, но вряд ли мне удалось бы сомкнуть глаза рядом с твоей кровавой игрушкой.

Принц чуть ускоряет шаг, я стараюсь не отставать, а Кайо сжимается до обычных размеров и улетает вперед, словно что-то учуяв. Я хочу взглянуть на Абру его глазами, но боюсь потратить на слияние последние силы, так что лишь нащупываю нить, чтобы знать: с ним все хорошо.

Когда мы добираемся до перекрестка Торговки и Портовой, ливень почти утихает и лишь мелкая противная морось все еще забирается под воротник. Дома здесь такие же темные от воды и безжизненные с виду, и я уже собираюсь сказать, что вряд ли кто-то пустит нас на постой посреди ночи, когда воздух сотрясает… бой часов. Принц морщится и зажимает уши, а я считаю. Внимательно. Один, два, три…

– Десять, – удивленно говорю я, когда Внешняя Абра снова погружается в тишину. – Всего десять? Здесь вообще хоть кто-то живет?

Принц кивает:

– Я чувствую мелкие бытовые чары. Я слышу… людей.

Я же слышу только уханье Кайо где-то во мраке и дробь капель, срывающихся с карнизов. По крайней мере, пока не подхожу к ближайшей двери. На мой стук никто не откликается, но я знаю, что в доме кто-то есть – кто-то замерший, почти переставший дышать. Я иду к следующему дому, и к следующему, и везде повторяется одно и то же: стоит постучать, как внутри становится настолько тихо, будто даже занавески на окнах боятся шелохнуться.

– Никто не откроет, – говорит шагающий за мной Принц. Плечи его сгорблены, челюсть напряжена. – Лучше вернемся в лавку. Нам нужно поспать.

– Нам нужен хоть один человек, которому хватит духу подать голос, – нарочито громко возражаю я, опуская кулак на очередную дверь.

И тут же слышу с другой стороны приглушенное:

– Уходите.

Судя по удаляющимся шагам, сказавшая это женщина отступает прочь, и я зову, продолжая стучать по дереву растопыренной ладонью:

– Эй, стойте, стойте! Пожалуйста. Мы просто… ищем приют на ночь. Мы заплатим.

Из денег у нас только несчастные три монетки в сапоге Принца, но сейчас главное – удержать этот единственный на всю улицу человеческий голос.