– Чего это не прошу? Прошу, – с готовностью заявил Бочкин. – У меня молодой растущий организм.

Соколов слушал перепалку с улыбкой. Как-то неожиданно он почувствовал, что сроднился с этими людьми, стал им верить, понимать их с полуслова, по взглядам даже. Захотелось своим танкистам сказать что-то теплое, ободряющее. Ведь сколько им всего пришлось испытать вместе, смерти в глаза глядели, попрощались уж мысленно друг с другом. И такое было. А вот вместе, и живы. И «Семерка» с нами.

– Омаев, – позвал Соколов ставшего в последнее время молчаливым пулеметчика-радиотелеграфиста.

– Я, – тут же отозвался Руслан.

– Возьми автомат, подсумок с рожками. Пойдешь со мной.

– Есть, – обрадовался чеченец и завозился на своем месте у пулемета.

Они шли почти час, подолгу прислушиваясь и осматривая местность. Омаев почти сразу сбавил шаг, поняв, что его командир не умеет ходить быстро и бесшумно. Чеченец умело выбирал дорогу, так чтобы миновать открытые участки и не попасть на глаза случайному наблюдателю.

Соколов шел и думал, что поступил неправильно. Снова он стал упрекать себя в том, что он плохой командир. Не имел он права идти в разведку. Он должен был послать кого-то из бойцов, а ушел сам. Недоверие к людям? Или неумение доверять и желание все делать самому?

Немцев они не встретили, даже признаков людей или жилья, если верить чеченцу, поблизости не было. Лес становился то гуще, то реже, иногда появлялись обширные поляны, поросшие осокой. Несколько раз они спускались в ложбинки, прикидывая, где лучше проехать танкам. Потом неожиданно Омаев молча взял лейтенанта за локоть и показал вперед. Там среди деревьев хорошо была видна часть потемневшей от времени крыши, крытой толем. Омаев повел носом, приглядываясь. Соколов кивнул ему, чтобы тот шел вперед. Выдержав интервал примерно в десять шагов, лейтенант пошел следом, держа автомат на изготовку.

И только когда они подошли к развалинам вплотную, Соколов почувствовал застарелый запах мокрой гари. Здесь был пожар. Потом угли и золу мочил дождь, она высыхала на солнце и приобретала этот хорошо знакомый специфический запах старого пожарища. Ясно, что людей здесь нет и давно уже не было.

Это почувствовал и Омаев. Он шел свободно и легко, под ногами похрустывал мелкий щебень. Травы было мало, зато из небольшого сада возле развалин вылезло очень много побегов сливы.

Когда-то тут жили и работали люди. Два цеха с низкими потолками, вытяжкой и бункерами для опилок, небольшое двухэтажное деревянное строение, наполовину сгоревшее. Еще одно, высокое строение, оборудованное вытяжкой. Наверное, сушилка для древесины. Все запущенное, заброшенное.

Оставив Омаева на улице, Соколов поднялся на второй этаж деревянного дома в уцелевшей части. Расшатанная лестница с перилами сильно скрипела под ногами, и если бы кто-то со стороны наблюдал за развалинами, лейтенант этими шагами выдал бы себя с головой.

Он посмотрел в бинокль из окна и увидел только кроны деревьев до самой железной дороги далеко на севере. На востоке лес был пореже, среди деревьев в нескольких километрах виднелись железные крыши. Наверное, это и были дубовские склады. Южнее – много открытого пространства и еще одна железнодорожная ветка, подходившая, видимо, к Дубовке.

Можно было считать разведку удачной. Через эту заброшенную пилораму вполне можно проехать, а отсюда до Дубовки уже рукой подать.

Спустившись, Соколов встретил грустно улыбающегося Омаева.

– Ты чего?

– Тут досок осталось столько, что дом построить можно, – сказал Руслан. – Я просто подумал, что вернутся люди после войны, а их работа ждет. Дом сразу вспомнил. У нас большой дом, в два этажа с верандой. У нас семья большая и много родни, и часто все собираемся вместе. И с Кубани приезжает родня с материнской стороны. Она же у меня русская, а чеченец только отец.

– Подожди. Ты сказал, доски?

– Да, и много. Вон там в сушилке и еще в большом цеху. Хорошая доска, стены обшивать можно.

– Показывай!

Досок и правда было очень много. Частью сильно попорчены и покороблены от того, что на них попадала влага через дыры в крыше. Часть оказалась вполне годной и сухой, хоть сейчас баньку отделывай. Соколов сидел на корточках и гладил доски рукой, рассеянно поглядывая по сторонам. Омаев, не понимая, смотрел на лейтенанта.

– Тоже о доме думаете? – наконец спросил он командира.

– И о доме тоже, – кивнул Алексей. – Если учесть, что половина моей взрослой жизни прошла в деревне под Куйбышевом. О доме мы все думаем. А сейчас я придумал, как нам танки замаскировать.

– Досками? – не поверил своим ушам Омаев.

– Именно! – Соколов встал и отряхнул руки. – Слушай приказ, Руслан. Бегом назад, передай Логунову, пусть ведет сюда танки. Той дорогой, что мы с тобой шли. Я буду здесь, осмотрюсь еще. Мы с тобой нашли замечательное место. Столько досок! Мы замаскируем башни наших танков под немецкие. Понял?

Еще задолго до начала сумерек все семь танков стояли между покосившимися строениями пилорамы. Соколов сам убедился, что каждый танк стоит так, что его не будет видно с самолета-разведчика, а потом объяснил командирам машин свою задумку. Нужно просто обшить башню Т-34 досками, сделать ее прямоугольной, с чуть заниженной передней частью. Потом показал бочки со старым отработанным маслом.

Работа закипела. В ход пошли старые гнутые гвозди, которые в основном удавалось распрямить. Иногда танкисты пользовались проволокой, чтобы скрутить доски.

Нарисовав на башнях контуры крестов, наподобие тех, что были на немецких танках, уже в сумерках стали пропитывать доски отработанным маслом, оставляя светлыми только изображения крестов. Лучше было бы просто покрасить, но краски не было ни для «башен», ни для крестов.

Соколов смотрел и морщился. Выглядело все странно и нелепо, но самого главного он все-таки добился. Узнать в этих странных машинах «тридцатьчетверки» было сложно. Человек, который их увидит завтра утром мельком, должен будет досконально разбираться в танках, чтобы понять, что «башни» ненастоящие, что кресты на них странные, что большие катки не такие, как у немецких танков. Понять все это, конечно, можно, но главное – не давать случайным наблюдателям приглядываться. Если уж придется где-то двигаться на виду, это должно быть сделано быстро. Хотя бы без подозрений и излишнего к себе внимания добраться до Дубовки, а там можно весь этот хлам сбросить. Будут снаряды, можно будет не прятаться!

Когда стемнело, Соколов с Шубиным и еще тремя танкистам, которые побывали в лагере военнопленных в Дубовке, нашли защищенный угол в одном из цехов, завесили окно брезентом и разложили карту.

– Лагерь вот здесь, с юга, – стал показывать старшина карандашом на карте. – Нас когда вывозили на грузовике, я видел часть дороги. Из самого лагеря ни хрена не видно, что вокруг делается, а из машины я увидел. Железнодорожную ветку, которая подходит к складам вот отсюда. Ею не пользовались давно, там трава местами, между шпалами и на откосах, высокая. Везли нас на юго-запад сначала, потом на запад. Примерно вот так грунтовка проходит от поселка. На шоссе мы выехали часа через два, а до этого все локти и колени об пол кузова отбили, так трясло и бросало машину. Помните, хлопцы?