– Любой занервничает, когда ему говоришь, что пришел по анонимной наводке, а дело касается теракта.

– Важно то, как именно нервничают, – заметила Ванн. – Риз сразу затихла, а потом попросила о встрече сегодня вечером.

– Мы приведем ее сюда? – спросил я.

– Я дала ей адрес одной моей любимой кофейни в Джорджтауне, – ответила Ванн. – Обстановка там посвободнее, она расслабится и будет более разговорчивой.

– То есть сначала вы доводите ее до паранойи, а потом хотите, чтобы она чувствовала себя уютно. Едва ли я вам нужен, чтобы вместе с вами разыграть перед ней пьесу о «хорошем и плохом полицейских». Вы вполне способны сыграть обе эти роли сами.

– Как раз это ваша подружка Тринх и называет небрежностью, – сказала Ванн.

– Не уверен, что она ошибается, – заметил я.

– Если это срабатывает, то ошибается.

– Опасная философия.

Ванн пожала плечами.

В моем поле зрения выскочило сообщение о звонке. Звонил Тони.

– Когда я брался за эту халтуру, ты не сказал, что я буду работать в настоящем морге с настоящим мозгом, – пожаловался он после обмена приветствиями.

– Мне пришлось быть осмотрительным. Извини.

– Ладно, проехали. Просто я никогда раньше не видел настоящий мозг. Пришлось прикрутить чувство обоняния до нуля.

– Ты что-нибудь нашел? – спросил я.

– Много чего. Наверное, мне стоит поговорить с тобой об этом. И с твоей напарницей тоже.

– Так давай встретимся.

– Только не в морге. Думаю, мне надо убраться подальше от всего этого мяса.

– Вот первая находка, – объявил Тони и вывел изображение мозга Джонни Сани; мозг был еще в черепе и проглядывал сквозь поблескивающую паутину нейронной сети.

Мы все стояли в визуализационной аппаратной: я, Ванн, Тони и Рамон Диас, которого, казалось, забавляло, что Тони занял его место за пультом.

– Это мозг, – сказала Ванн. – И что?

– Вы не на мозг смотрите, а на сеть, – посоветовал Тони.

– Хорошо, – согласилась Ванн. – А с ней что?

– Она совершенно уникальна! – заверил Тони.

– Я думал, любая нейронная сеть уникальна, – вклинился я. – Их ведь подгоняют под тот мозг, куда устанавливают.

– Верно, но перед установкой все модели идентичны! – воскликнул Тони и указал на мою голову. – «Рэйтеон» в твоей голове точно такой же, как любой другой экземпляр этой модели. Только когда сеть попадает в голову, ее завитки и рецепторы располагаются уникальным образом в каждом конкретном мозге. Но первоначальное железо и программное обеспечение у всех одни и те же.

Ванн показала на сеть на экране:

– И вы хотите сказать, что эта сеть не похожа ни на одну современную рыночную модель?

– Более того – она не похожа ни на одну когда-либо созданную, – заявил Тони. – Все нейронные сети должны быть представлены на утверждение в Управление по контролю качества пищевых продуктов и медикаментов либо в аналогичные органы в других странах. Все заявленные проекты собираются в одной базе данных для разных агентств и для людей вроде меня, которые пользуются ею как справочником. Этой сети в базе нет!

– Значит, это опытный образец, – заключила Ванн.

– Опытные образцы не помещают людям в мозг, – возразил Тони. – На то они и опытные: если что-то пойдет не так, они могут вас попросту прикончить. Прежде чем пройти утверждение, модели тщательнейшим образом испытывают на компьютерном стенде, на животных или на специально выращенной мозговой ткани. Если она установлена кому-то в мозг, значит это окончательный вариант проекта. – Он показал на сеть. – Перед вами окончательный вариант. Но его нет в базе данных.

– А мы можем посмотреть на нее уже без плоти и крови? – спросил я.

Тони кивнул, голова Сани исчезла с экрана, осталось только схематическое изображение сети.

– У меня не хватило времени как следует смоделировать, – пояснил Тони.

– Думаю, сойдет и так. Для меня она ведь все равно похожа на спагетти, – вспомнил я его же слова.

– Тогда почему ты захотел посмотреть на нее?

– Чтобы не любоваться на чей-то вскрытый череп.

– Ясно, – сказал Тони. – Прости.

– Вы сказали, что раньше не видели ничего подобного, – прервала нашу беседу Ванн.

– Да, верно, – подтвердил Тони.

– Тогда, возможно, она напоминает вам какую-то другую модель? – спросила Ванн. – У всех производителей автомобилей, которых я знаю, есть свой «фирменный стиль». То же самое ведь можно отнести и к нейронным сетям?

– Я думал об этом, – признался Тони. – И мне кажется, создатель этой версии взял многое из уже существующих решений. Например, базовые волокна расходятся типично для моделей «Санта-Аны», а в то же время архитектура соединений буквально содрана с «Лактурна», – это модель компании «Акселерант», про которую я говорил Крису сегодня утром. – Тони взглянул на меня, и я кивнул в знак подтверждения. – Есть еще много небольших нюансов от других изготовителей, прошлых и нынешних. Из всего этого напрашивается предположение.

– Какое же? – поинтересовалась Ванн.

– Думаю, эта модель изначально не предназначалась для продажи, – ответил Тони. – Она продуктивна, элегантна, и только по одной ее конструкции можно заключить, что интерфейс между мозгом и сетью по-настоящему чистый.

– Но? – сказал я.

– В том-то и дело, что «но». В эту сеть понапихана куча первоклассной архитектуры от других моделей, запатентованных по всем статьям. – Он махнул рукой на экран. – Если бы кто-нибудь осмелился выставить такой образец на рынок, его бы затаскали по судам все остальные компании-изготовители. И этот судебный процесс затянулся бы на годы. В общем, это никогда не попало бы на рынок. Ни за что. И ни в каком случае.

– А если это сеть для интеграторов? – спросил я. – Там-то рынок крохотный по сравнению с хаденским. Можно убедить, что коммерческого ущерба не будет.

– Не совсем, – сказал Тони. – В самой архитектуре хаденских и интеграторских сетей особых отличий нет. Главное их отличие в том, как они располагаются в мозгу, потому что структуры мозга у хаденов и интеграторов разные, а также в программах, которые управляют сетями.

– Тогда зачем ее сделали? – спросила Ванн. – Зачем создавать сеть, которую не продашь?

– Хороший вопрос, – сказал Тони. – Нейронную сеть ведь просто так, дома, от нечего делать, не сляпаешь. На разработку и внедрение самой первой функционирующей сети ушло сто миллиардов долларов. С тех пор расходы заметно снизились, но ведь все относительно. Нужно платить за стендовые испытания, за моделирование, само производство и еще за кучу всего прочего. – Он снова показал на экран. – В общем, такая модель вполне способна вытянуть из кармана тот же миллиард долларов.