– Пусть хоть семья Сани не узнает.

– Не узнает, – пообещал Редхаус. – А вам теперь лучше дать мне какое-нибудь задание, ведь вы меня так засветили перед президентом.

– Я лишь хотел выставить вас в лучшем свете! – возразил я.

– За это я, конечно, признателен, но он же не вам будет звонить и спрашивать, как продвигается расследование.

– Хорошо, есть у меня для вас задание, – сказал я. – Просмотрите архив медицинских карт Нации навахо. Проверьте, есть ли кто-нибудь с такой же историей болезни, как у Джонни Сани. Ищите тех, кто заразился вирусом синдрома клетки, заболел менингитом, но потом поправился.

– И что мне делать, если найду?

– Для начала скажите им, чтобы не соглашались ни на какие предложения работы от незнакомцев, – посоветовал я.

Редхаус улыбнулся и ушел, а я позвонил Тони.

– Пытаюсь закончить отчет, – сразу доложил тот.

– Не хочу тебя отвлекать, но мне очень нужно, чтобы ты для меня кое-что проверил, – сказал я.

– И я могу попросить дополнительную плату? – спросил Тони.

– Что касается меня, я целиком за.

– Тогда выкладывай.

– Проверь, есть ли какая-нибудь программа, способная вырубить интегратора.

– Типа отключить его сознание? – спросил Тони.

– Да. Интегратор без сознания, но тело функционирует.

– Невозможно. Интеграторы – не просто пассивные емкости для чужого разума. Чтобы работать и помогать клиенту, они должны оставаться в сознании.

– Охотно верю. Но, пожалуйста, все равно уточни.

– Я так понимаю, это тоже надо к семи, – сказал Тони.

– Было бы здорово.

– Тогда праздничный тариф.

– Договорились. Приступай.

– Уже, – сообщил Тони и дал отбой.

С экрана на меня глядел Джонни Сани. Я молча посмотрел ему в глаза.

– Вы просто не поверите в это дерьмо, – пообещал Тони, подходя к нашему столику возле кафе «У Александра» на Кэдис-элли в Джорджтауне.

Ванн выбрала это кафе, чтобы допросить Бренду Риз в успокаивающей обстановке. Столик был стоячий, потому что хозяева кофеен не любили выгнутые кресла для трилов, но мне на этот мелкий технологический расизм плевать с высокой колокольни.

– А вы кто? – спросила Ванн у трила, пришедшего вместе с Тони.

– Тайла Гивенс, – ответила она прежде, чем я успел подать голос. – Я соседка Тони и Криса. Тони сказал, что мы заглянем сюда по пути в кино.

Ванн посмотрела на меня, явно чтобы проверить, как я отнесусь к присутствию Тайлы при нашем разговоре. В ответ я чуть шевельнул плечом, тем самым совершенно очевидно транслируя мысль «мне все равно».

– У нас конфиденциальный разговор, – Ванн снова повернулась к Тайле, – поэтому прошу вас никому о нем не рассказывать.

– Если хотите, я могу отключить слух, – предложила Тайла. – Я так частенько делаю, когда Тони рядом.

– Ну, зачем так! – воскликнул он.

– Не нужно, – улыбнулась Ванн. – Просто никому не рассказывайте.

– Вообще-то, Тони – мой пациент, – сообщила Тайла. – Я буду считать это врачебной тайной.

– Итак, – обратилась Ванн к Тони, – что же это за дерьмо, в которое мы не поверим?

– Крис, ты просил меня поискать код, отключающий сознание интегратора, – сказал Тони.

– Да, – подтвердил я. – Ты нашел его?

– Нет. Как я и говорил тебе, интегратор должен оставаться в сознании, чтобы помогать клиенту, – так оно и есть. Но эта программа реально может делать вещи гораздо более жуткие. Она лишает интегратора свободной воли. А потом стирает его память.

– Объясните, – попросила Ванн, внезапно ставшая очень внимательной.

– Интеграторы остаются в сознании по двум причинам, – начал Тони. – Во-первых, это их тела, и они должны иметь возможность запретить клиенту выкинуть какую-нибудь дурость, как, например, ввязаться в драку или выпрыгнуть из самолета без парашюта. Во-вторых, интегрирование ведь никогда не бывает стопроцентным, правильно? Нейронная сеть передает желания клиента в мозг интегратора. Мозг обрабатывает их, двигает тело, заставляя его делать то, что хочет клиент. Но иногда сигнал недостаточно сильный, и интегратору нужно вмешаться.

– Интегратору приходится считывать намерение клиента, чтобы помочь, – добавила Ванн, и я неожиданно осознал, что Тони ничего не знает о ее интеграторском прошлом.

– Точно, – подтвердил он. – Поэтому отключать сознание интегратора не только не этично, но еще и противоречит главной цели интегрирования, которая заключается в создании у клиента иллюзии обладания полноценным человеческим телом. Телу интегратора с отключенным сознанием будет трудно даже ходить, и вообще все его движения будут замедленными и неуклюжими.

– Но кто-то нашел способ это исправить, – сказала Ванн.

– Похоже на то.

– Как?

– Этот код воздействует на проприоцепцию, или, попросту говоря, на мышечные чувства, – объяснил Тони. – В результате у интегратора возникает ощущение, что он не воспринимает собственное тело.

– То есть код парализует их, – сказала Тайла, очевидно так и не отключившая слух.

– Нет, – ответил Тони. – В том-то вся подлянка. Интегратора нельзя парализовать, иначе клиент не сможет использовать тело. Но можно отнять у интегратора все ощущения собственного тела и в то же время оставить телу способность воспринимать сигналы. То есть интегратор заперт в своем теле, а оно пляшет под чужую дудку.

– Получается, у интегратора синдром клетки, – заметил я.

– Точно! – воскликнул Тони. – Он становится хаденом. Но, в отличие от нас, – он обвел рукой нас троих, включая Ванн, – с полностью исправным телом!

– Но если интегратор в клетке, тело ведь не сможет ходить, – сказал я. – А ты же сам говорил, что он должен помогать.

– А тут еще одна подлянка. Код не только загоняет интегратора в клетку, но и заставляет его мозг думать, будто сигнал от клиента также является его собственным сигналом. Таким образом, когда клиент говорит: «Подними руку», тело слышит это и от клиента, и от интегратора. И поднимает руку. Или ногу. Или жует.

– Или прыгает без парашюта, – добавила Ванн.

– Или прыгает, – подтвердил Тони.

– Вы сказали, что код еще и стирает память, – напомнила Ванн.

– Ну да. Хотя, возможно, не совсем правильно говорить, что стирает. Код просто не дает мозгу интегратора переводить кратковременную память в долговременную. Как только клиент отключается, все воспоминания об общении с ним из мозга бесследно исчезают.

– Так и получается провал во времени, – сказал я.