Я хочу тишины, покоя, и чтобы глаз не дергался. А еще лучше на месяц в деревню, чтобы вместе с Максимкой по утрам клубнику с грядок рвать и ходить на речку.

— Кофе, пожалуйста.

Он делает заказ, а я со скучающим видом смотрю по сторонам. В кафе сегодня тихо. Мы с Лешей, парочка в другом конце зала, две женщины возле стены, и неприметный мужчина с газетой, через столик от нас. Вот и все посетители. Это хорошо, не люблю прилюдные разборки. Хотя какие тут разборки. Все просто.

— Леш, мы больше не будем с тобой видеться.

Он не понимает. Поднимает на меня растерянный взгляд, хлопает глазами, как несмышленой теленок, а потом выдает ожидаемое:

— Почему?

— Потому что у нас с тобой ничего не получится.

Снова непонимание. Такое тугое и непрошибаемое, что мне приходится продолжать:

— Сегодня мы с тобой виделись последний раз.

— Я чем-то обидел тебя?

— Ты ни в чем не виноват. Дело во мне.

Вот уж не думала, что когда-нибудь скажу эту дурацкую фразу.

— Какое дело, Лер? — он порывисто хватает меня за руку, — все твои недостатки знаю. Ты порой резкая, любишь водить за нос, хулиганить и делать все наперекосяк. Но я люблю тебя и такой.

Ох ты ж блин, тяжелая артиллерия в ход пошла. Придется отвечать тем же, чтобы не растягивать его мучения:

— Ты даже не представляешь масштабы моих косяков, — вытягиваю свою ладонь из его рук, — Во-первых, у меня есть сын. Ему два года. Зовут Максом.

Такого он точно не ожидал, потому что глаза стали круглые и большие.

— В смысле?

— В смысле у меня интимная связь с мужчиной, в результате которой я девять месяцев ходила беременная, потом семь часов рожала. Потом были бессонные ночи, зубы, сопли, подгузники. Дальше рассказывать?

— Но как же так…ты не говорила.

— Не хотела тебя сразу пугать. А надо было. Извини.

Он пытается переварить сказанное мной, ерзает, не знает, что делать, потом как-то неуверенно и совсем без энтузиазма выдает:

— Мы можем попробовать познакомиться…

— Не можете, потому что у него есть отец, который тебя и на пушечный выстрел не подпустит к своему сыну, — в этом я абсолютно уверена. Барханов делиться не умеет и не будет, — поэтому, прости Леш, что я столько времени водила тебя за нос. Мне было очень приятно твое внимание, но продолжения не будет. Даже дружеского.

Он естественно не понимает, что я стараюсь ради него, поэтому обижается. Отодвигает от себя кружку с недопитым кофе, поднимается и с горечью произносит:

— Ты очень…жестокая. Я ведь тебя действительно любил.

О, уже прошедшее время появилось. Я воспринимаю это как хороший знак и виновато развожу руками:

— Прости.

Леша уходит, а я тяжело вздыхаю и через окно наблюдаю за тем, как он поднимает воротник джинсовой куртки, ежится словно от холода и бредет прочь по набережной.

Мне его очень жалко. Но так будет лучше. Алексей парень хороший — чуткий, внимательный, заботливый, и я уверена, что найдется достойная девушка, с которой у него случиться взаимная любовь.

Еще раз вздыхаю и снова обвожу взглядом присутствующих. Наши маленькие разборки остались незамеченными. Парочка все так же занята только друг другом, тетеньки громко обсуждают новый рецепт лечо, мужчина неспешно листает газету.

Все тихо, спокойно…До тех пор, пока дверь не открывается, и в кафе не входит, вернее вплывает Вобла собственной персоной.

Я в этот момент, как назло пытаюсь отхлебнуть кофе, но давлюсь, кашляю, устраивая самый настоящий фонтан и привлекая внимание абсолютно всех присутствующих, а потом грязная, раскрасневшаяся и со слезами на глазах наблюдаю за тем, как Вобла направляется прямиком ко мне.

Глава 17.3

Глава 17.3

На ней аккуратный бежевый брючный костюм, изящные лодочки и дорогая сумочка на сгибе локтя. На мне — толстовка в кофейных разводах и тушь по щекам. Наглядный пример настоящей леди и чуханки из села Большие Валенки.

Вобла морщит нос, берет с подставки салфетку и небрежно бросает мне:

— Утрись.

Звучит, как ругательство, а я ничего не могу ответить, потому что у меня до сих пор дерет горло и слезы градом. Все, что я могу — взять эту дурацкую салфетку, промокнуть ей глаза, губы и таким же жестом вернуть обратно.

Она возмущенно поднимет брови, когда грязный комок падает ей на рукав.

— Спасибо за участие, — наконец выдавливаю я. Голос не слушается и пропадает, приходится еще раз прокашливаться, — чем обязана?

Вобла не спешит открывать рот. Вместо это ведет по мне медленным взглядом, сканирует, вызывая безотчетное желание прикрыться. У нее глаза такие светлые, холодные, как зимнее небо, в них почти ничего не отражается. Ничего кроме пренебрежения.

— Значит вот ты какая, Валерия.

— Какая?

— Никакая, — убежденно произносит она.

От такой наглости у меня аж макушка дымиться начинает.

— На себя посмотри.

— А что мне смотреть? — разводит руки, демонстрируя себя во всей красе.

Она шикарная. Вот просто шикарная и все тут. Начиная от идеальной фарфоровой кожи и заканчивая маникюром на ухоженных руках. Другая лига. Таких можно показывать по телевизору или печатать на страницах журналов «богатые и красивые».

— Я ведь тебя не сразу узнала, — продолжает задумчиво, но сквозь слова сквозит горечь, — думала там нормальное агентство, а оказалось…

— Отличное агентство!

— Возможно. Только подход к выбору сотрудников совершенно безответственный.

— У тебя забыли спросить.

— Мм, — кивает, как само собой разумеющееся, — еще и хамка. Надеюсь, на нормальном русском языке разговаривать умеешь? А то я быдлятский в школе не учила.

Я краснею. Мне стыдно за себя. За то, что я не умею отшивать с милой улыбкой, вежливо, но так, чтобы потом долго обтекали и не смели приближаться. Мне породы не хватает, выдержки и вообще стержня. Слишком простая для таких игр.

— Я вообще не вижу тем для наших разговоров.

— Ну как же, — Эля ласково улыбается, а глазищи, как у змеи, — одна тема есть. Мой мужчина.

От таких уверенных слов у меня екает под ложечкой. Оказывается, встреча с соперницей лицом к лицу — весьма неприятное занятие. Хотя, какая я ей соперница? Она только появилась, а меня уже душит комплекс неполноценности.

— Что с ним? Заболел?

—