В пятидесяти километрах от острова Пхукет «Интерцептор» вышел в Андаманское море, минуя патрули в Сиамском заливе. Сегодня его целью была яхта миллионера из Саудовской Аравии.

Пройдя Оманским заливом, моторная яхта проделала долгий путь от Карачи до Коломбо — две с половиной тысячи километров. Далее миллионера ждал чуть более долгий путь: от Коломбо до Сингапура, минуя Никобарские острова, что составляло две тысячи девятьсот километров. Яхта шла по международным линиям, к минимуму сведя риск подвергнуться нападению пиратов. Конечной точкой путешествия по водам, омывающим Индию и Индокитай, был Бангкок. В Сингапуре яхту поджидал патрульный катер, чтобы сопровождать члена королевской семьи на самом опасном участке маршрута.

Яхта шла вдоль северного побережья острова Суматра, когда рулевой увидел на левом траверзе черное длинное тело незнакомого корабля. За штурвалом яхты стоял ее хозяин — Мохаммед Кадер, сам неплохой мореход. Он бросил беспомощный взгляд на катер охраны, сопровождавший яхту на протяжении всего пути. Рулевой самоотверженно поставил катер между яхтой и капером. Накамура дал отмашку, и флагман открыл огонь из «бушмастера». Артиллерийские снаряды разметали по воде обломки судна и фрагменты человеческих тел.

Усиленный громкоговорителем голос капитана капера привычно предупредил экипаж яхты:

— Остановите судно, шкипер! Иначе я пущу вашу белую красавицу на дно. Вам же дам шлюпку и время, чтобы оплакивать ее. Время я ограничу запасом пресной воды.

Мохаммед заглушил двигатель, и яхта легла в дрейф. Когда смоляной, будто только что из преисподней, «Интерцептор» вытянулся вдоль белоснежного борта яхты, его преимущество настолько стало очевидным, а для Накамуры закономерным, что об абордаже не могло быть и речи.

Яхта была изящно сложена: двухпалубная надстройка и мостик имели округлые линии. Иллюминаторы располагались точно между верхней кромкой борта и ватерлинией.

Шон стоял в центре «остроскулой» верхней палубы и смотрел снизу вверх на Мохаммеда Кадера и капитана, стоявших с поднятыми руками за стеклом мостика. Он указал рукой на араба:

— Спускайтесь, сэр!

Оглянувшись, японец увидел картину, удивившую его. Лежаки сан-дек по-прежнему были заняты двумя девушками-европейками и тучным арабом лет сорока пяти. Гибель катера сопровождения и скоротечный абордаж вогнали их в ступор. Шон освободил палубу от посторонних, кивнув Ксавье:

— Место капитану и его гостеприимному хозяину.

Француз подошел к крайнему лежаку и склонился над девушкой:

— Пошла вон отсюда, сучка!

Обе девушки сорвались с мест, перепрыгивая через форлюк, к рубке. Напротив изящной двери, ведущей к роскошным каютам, они попали в объятия нескольких пиратов. Визг, хохот, брань смешались воедино.

Толстый араб обходил люк справа. Ксавье остановил его и показал иное направление:

— За борт, свинья!

Едва араб коснулся рукой борта, Ксав прострелил ему ноги из пистолета и столкнул в воду.

Накамура сел в шезлонг и жестом руки поторопил хозяина яхты.

— Меня зовут Шон. Шон Накамура, — представился он. — Присаживайтесь. Вы сэкономите мне кучу времени, если покажете, где вы храните колье Люсьена Готре. Мой заказчик был бы рад видеть «Жемчужину Египта» в своей коллекции. Но он ее не увидит. Это украшение я подарю женщине, чтобы вернуть ее прежнее расположение. Для ваших шлюх, которые ублажали вас на протяжении трех тысяч миль, у меня найдется предложение: продать их в притоны Юго-Восточной Азии и поделиться с вами выручкой.

Свою речь Шон намеренно стилизовал, имитировал черты эпохи Моргана и Дрейка. Хорошо это или плохо, его мало интересовало. Он просто издевался.

— Я член королевской семьи...

Японец перебил араба:

— Покажите мне вашу семью, и я вам поверю.

Невозмутимость Кадера раздула ноздри Накамуры и вернула его в век нынешний. Сейчас он ощутил внутреннюю связь с расистом Флином.

— Послушай, мусульманин, во что выльется каждая секунда... нет, не твоего молчания. Я твою породистость и спесь буду вырезать мечом, — холодно отрезал он.

— На борту моей яхты гости.

— Уже не так много, как ты думаешь. Чем дольше ты будешь демонстрировать выдержку, сидя в мокрых шелковых подштанниках, тем меньше гостей останется на яхте. Ксав, — не оборачиваясь, спросил капитан, — араб пошел на дно?

— На дно ему не дадут уйти акулы. Они уже кружат вокруг него.

— Сколько кают на яхте?

— Пять, — ответил хозяин.

— Две из них — самые большие и роскошные — принадлежат вам и вашей очаровательной гостье — французской фотомодели, — несколько раз покивал Накамура. — Я точно знаю: в каждой каюте ванна, бар, компьютер, спутниковая связь. Так было до знакомства со мной. Сейчас в каждой каюте по два-три пирата и два-три трупа.

— Хорошо. Пойдемте со мной. Колье в моей каюте.

В салон яхты они спускались уже по залитой кровью дорожке, устилающей трап. Телохранители Мохаммеда отдыхали в своей каюте, расположенной напротив моторного отсека. Их разбудил грохот артустановки, а дальше они напоролись на молниеносный штурм пиратов.

На широкой кровати сидела блондинка лет двадцати пяти, дрожавшая под похотливым взглядом Джона Хаксли. Поймав взгляд командира, Хаксли вышел из каюты и закрыл за собой дверь.

— Да, — протянул Накамура, не сводя глаз с фотомодели и поглаживая рукоять кодати. — Колье хранится в самом красивом месте. Спасибо, — он чуть склонил голову.

Араб машинально повторил его жест. Шон выхватил меч и всадил его в голову хозяина...

И снова удивление: девушка даже не вскрикнула.

Присев на краешек кровати, Шон поманил ее к себе. Она села рядом. Он вытер клинок о шелковое покрывало и вложил меч в ножны. Наклонив голову девушки, он снял с ее шеи украшение. На пороге обернулся. Его губы шепнули:

— Прощайте.

Он поднялся на мостик и срезал колокол — самый дорогой из всех, что ему приходилось реквизировать: он был из чистого золота.

У Хаксли было не больше двух минут. По сути, он будет прыгать на борт отходящего от яхты капера. Он рванул девушку за руку и сбросил на пол. Расстегнув ремень на своих брюках, он спустил их до колен. Повернув ее на живот, он разорвал на ней восточные атласные шаровары и раздвинул ягодицы. Его налитый кровью член торопливо и глубоко вошел в девушку, отчего Хаксли почувствовал острую боль, а крик жертвы принял за свой выкрик. Боль подсказала ему — он не сможет испытать оргазм за столь короткий срок. Он перевернул девушку на спину, снова вошел в нее и сделал несколько резких движений. Потом обхватил ее шею руками и сильно сжал. Она задыхалась, ее глаза вылезали из орбит — все это внешние признаки, которых Хаксли не видел: он насиловал девушку с закрытыми глазами. Она умирала — и от осознания этого он почувствовал, как к его голове подкатила волна удовлетворения. Хаксли застонал и дернулся в оргазме в тот миг, когда рука девушки, терзающая шею самого Хаксли, упала на пол.