— Товарищ Смоленцева хочет помочь нашему делу? Пусть попробует — если у нее выйдет стать хорошей актрисой!

Ну а я… это вышло полной авантюрой! Первоначально в сюжете был задуман новый персонаж, инструктор Партии, приехавший из Москвы, для помощи и контроля. Как высший и справедливый судия, ибо Партия у нас ошибаться не может! Но товарищ, назначенный на эту роль, играл даже не плакат, а ходячую карикатуру! Ну где вы таких инструкторов видели — не так они себя ведут, не так говорят.

— Анна Петровна, а может вы попробуете? А отчего собственно, это должен быть мужчина?

Предложил Зархи. И Пономаренко, совершенно неожиданно, поддержал:

— А в самом деле, Аня! Вы мне жаловались, что некоторые несознательные товарищи вас не принимают всерьез — и "да что баба понимает", и из-за вашего вида. Но тогда это будет полезно, показать всей стране, что у нас бывают и такие Инструкторы! И представьте себе, выглядят вовсе не как "товарищ брекс", или как ее там?

Когда Пантелеймону Кондратьевичу пришла в голову идея — переубедить его ну очень трудно! Если он уже взвесил и разбивает все твои аргументы.

— Секретность? Так простите, Аня, работа нелегалом вам точно не светит! Если вашу личность знали даже американцы, еще в сорок пятом. К тому же ваша должность Инструктора ЦК, это вовсе не секрет, в отличие от кое-чего другого. Попробуйте — тем более, согласно сценарию, играть вам надо будет саму себя.

Попробовала. И знаете, получилось! Не изрекать с важным видом высшие истины, как товарищ до меня пытался — а как у классика, без нужды не вмешиваться, лишь доброе поддержать, а плохого не дозволять. И после, на себя на экране взглянуть, потомки бы такое "тренингом руководителя" назвали (слышала от своего Адмирала), неужели Пономаренко и это предвидел? В охрану нам дали Вальку Кунцевича (оказавшегося вдруг "невыездным"). И еще с десяток ребят — но Валентин "Скунс", с грозным удостоверением "опричника", был старшим.

— Надеюсь, от него вы убегать не будете? — сказал Пономаренко — а то в Ленинграде до сих пор ваши похождения помнят.

Знали бы мы с Лючией, чем это закончится!

Фильм явно получался! У меня лишь вызывали тревогу, некоторые указания Пономаренко, хотя и с дополнением "если". Чтоб если люди из того будущего увидели этот фильм, то поверили, что мы такие, жили — вовсе не "сталинские рабы", или мечтающие о свободе интеллегенты — что мы были счастливы, довольны, и жили неплохо! Это они нам кажутся… прилично не могу сказать, вот как в фильме один из героев спрашивает, искренне не понимая, "это что ж, при царе тут заводом какой-то один владел, на него тысяча человек горбатились, а он, хоть в Париж шампанское пить, хоть в карты все проиграю" — ну да, это и есть капитализм, считал что чем больше "мое", тем лучше! Но неужели и Пантелеймон Кондратьевич допускает, что и у нас, "перестройка"? За что тогда боролись?

— Не будет такого! — ответил Пономаренко, когда я прямо его о том спросила — надо, чтобы сама мысль о том не возникала. Чтобы наши люди и думать не могли, как это, тысяча работает, один шампанское пьет. Смотрел я отснятое — на мой взгляд, лучше выходит, чем там! Вот только мнение есть…

Тут Пантелеймон Кондратьич нехорошо прищурился.

— Замечание на вас с Ленинграда еще висит? Отрабатывайте, девицы-красавицы, на благо всего советского народа. Есть мнение, по-новому образ советской женщины показать. В СССР конечно, секса нет, а есть любовь — но мы ведь все не монахи, не бесполые? Тем более, все — строго в рамках приличия! Читайте!

И кинул нам несколько страниц переделанного сценария. Что-о-о?? Товарищ Пономаренко!!

— А что вам собственно не нравится? Ни поцелуев, ни "обнаженки". Все строго в пределах советской морали. И в соответствии с вашими предпочтениями, товарищ Лазарева!

Снимали все (кроме украинских пейзажей) здесь в Москве — на окраине (жизнь того городка), в парке Сокольники (эпизод Пасечник и Катя), на территории "Мосфильма". Причем декорации сохранились еще с той, первой попытки — как например макет строящейся домны, в мой рост, все очень похоже, даже игрушечные пути внизу проложены, по которым крошечный паровозик с вагонетками ездит. Деталь, которую поднимать должны, в двух видах — и в модельном масштабе, и в натуральную величину (за нее же должен Пасечник цепляться и висеть), к крану подвешена на высоте метров пять, чтобы снять ее на фоне неба, под ней страховочный батут натянут. Съемочная площадка на настоящую стройку похожа — какие-то конструкции, вагончики, трубы. Строительные леса, уменьшенного размера — но если снизу снимать, то кажется, уходят на громадную высоту. И помост, на который мы должны подниматься, над землей метра три, но если на фоне неба, то полная картина что на самой верхотуре. Все занимают свои места — камера, мотор, начали!

Два авиамотора пропеллеры крутят, ветер создают, пыль по съемочной площадке летит столбами. Я только попросила эти агрегаты с земли поднять, чтобы дуло чуть сверху вниз, и нам юбки не задирало — мы девушки советские, приличные, а не какие-то там мерилин! Одеты по советской моде, платья с юбками солнцеклеш длины миди (у меня крепдешиновое, у "студентки Маши" из дешевого ситчика в горошек) и широкополые шляпки (у Лючии простая соломенная, с шелковой ленточкой, у меня более нарядная и с вуалью), этот головной убор не считается больше "буржуазным" — сначала среди "инквизиторш" в обиход вошел, еще на Севере, затем стал статусным для жен начальства, сотрудниц аппарата, а также у богемы. Остальные все, кто в кадре, выглядят по-рабочему — штаны из джинсы (ну очень ткань схожа), у некоторых даже с заклепками — в кино из иного будущего, за уличную массовку бы сошли, ну а здесь исключительно прозодежда, прочная, немаркая, даже ассистентки, помощницы режиссера, бегают по площадке в платьях, подолы прихватывая от ветра, косынки на головах трепещут как флажки. Я шляпу за край придерживаю, чтобы не слетела прежде времени, в сценарии прописанном, и вуаль опустила, чтоб не порошило глаза.

Дерябин, начальник стройки орет, почему стоим? Так ветер же, Игорь Родионович, по инструкции нельзя! Перестраховщики, конец месяца, что мы в Центр доложим! Тут я, как лицо из Москвы, вмешиваюсь — доложите об аварии, если случится? Или берете ответственность на себя? Дерябин лишь рукой машет, и уходит. Старый рабочий говорит тихо — у нас так и неделю дуть может, пока еще ничего, а вот после раздуется. Токмаков смотрит, оценивает — и приказывает, все по местам, начать подъем! Здоровенная труба отрывается от земли, и плывет по воздуху на тросах. И тут помреж приказывает, (строго по сценарию), чтобы подуло сильнее — а это уже буря с грозой, когда против ветра трудно идти. У нас юбки раздувает — вот не пойму как раньше женщины ходили в платьях с кринолинами и не боялись стать "унесенными ветром", ведь это там, где Скарлетт жила, такие бури бывают, что улетают даже дома? Жаль, что не довелось мне встретиться с Вивьен Ли, когда она у нас на "Совэкспортфильме" снялась сразу в трех картинах[21], я тогда плотно на Севмаш была завязана, затем Киев был, а после у меня Владик родился, с ним сидела, из Москвы никуда. Вивьен Ли в сорок пятом домой вернулась, вот интересно, если она этот фильм, где мы сейчас снимаемся, увидит, то что скажет про наши роли? Ой, как нас треплет — стоим перед камерами на самом ветру, лишь ассистенкам дозволено самое ветреное место по возможности, стороной обегать. Смотрим, как трубу в воздухе мотает (и еще ее снизу тросами дергают, для достоверности). А ведь по жизни, так нельзя было, в мирное время! А если бы и впрямь авария, да еще с жертвами? На войне можно — там всегда по грани, и шанс считается, проскочит или нет? А Токмаков по сценарию, бывший офицер… выходит, не всегда надо, в жизни как в бой — на войне главное, победа, а за ценой не постоим, ну а когда мир, то можно и нужно с осторожностью? Значит и в игре, на киносьемках, я ценный опыт увидела? И моей героине обоснование — зачем она сейчас за Токмаковым наверх полезет? Да потому что поняла, что тоже виновата, не остановила — а значит, и отвечает!