Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это только начало, — говорила Марушка. — Люди должны знать, что кое-кто действует, и не должны терять надежду.
Скоро ей исполнится двадцать лет. В этом возрасте девушки выходят замуж, рожают детей.
«Ты ошиблась, полагая, что можно сразу порвать с тем, за что мы боролись многие годы», — написал ей недавно Юла.
Нет, она не ошиблась. Такой она себе любовь не представляет. Такую любовь она отвергает. Разве можно насильно заставить человека полюбить? Но он этого не поймет, сегодня уже не поймет…
В день двадцатилетия Марушки с ее родителями приехал Юла. Родители привезли его, чтобы они помирились.
— Поскольку ваши отношения зашли так далеко, тебе надо выйти за него замуж, — слезно умоляла Марушку мать. — После всего, что было, ты не можешь с ним разойтись, это было бы вопреки божьей воле.
В душе Марушки росло возмущение. Разве она таким образом представляла свой день рождения?! Сидеть и выслушивать просьбы, упреки, угрозы…
Сердце Юлы переполняли боль и отчаяние. Все, за что он боролся многие годы и что, по его мнению, было прочным, теперь неожиданно ускользало из его рук и, более того, было враждебно настроено против него. Его самолюбие восставало при воспоминании о тех минутах, когда он признавался Марушке в любви. А ведь он никогда ни перед кем не унижался!
— Ты не выйдешь замуж, ты некрасива… И не подходишь для семейной жизни, — твердил он ей, когда они возвращались к Климовым. — Каждый мужчина мечтает о покорной и любящей жене, а ты вздорная и бесчувственная. Со временем ты будешь несчастной, потому что способности у тебя средние и ты никогда не достигнешь в жизни высокого положения. Со мной же тебе будет хорошо, я уже привык к твоему характеру. Никто другой тебя не возьмет, запомни мои слова. Если не пойдешь за меня, останешься одинокой.
Эти резкие слова больно ранили сердце Марушки. Глава ее вспыхнули.
— Выйду замуж, заруби себе на носу! — гневно воскликнула она. — Через месяц выйду замуж! Но не за тебя…
28
Сахарная вата и розы из креповой бумаги, пряничные сердца и пестрые гусары, разноцветные кусочки сахара и турецкий мед без миндаля, облепленный назойливыми мухами, жалобный скрип раскачивающихся качелей, гулкий треск пуль в тире и лязганье цепей карусели — все это звуки ярмарки, открывшейся за худчицкой мельницей. Под ясным небом, простирающимся над цветущими лугами, в лучах солнца сверкает пестрое полотно крамаржских ларьков, и пчелы, привлеченные разноцветными красками и запахом сладостей, меняют маршрут своего ежедневного полета.
Люба, опершись о тонкий ствол березы, наблюдает за приближающейся парой. На Марушке блузка со словацкой вышивкой. Ольда в вышитой рубашке. Они идут, взявшись за руки, оба стройные, словно созданы друг для друга. «Как они прекрасны!» — думает Люба и щурит глаза от яркого солнца.
Ее глаза устали от бесконечного чтения книг. До сих пор чувствовалось страшное перенапряжение подготовки к экзаменам по немецкому языку. Зато Марушка выглядела свежо, как будто позади у нее не было тяжелейшего экзамена.
— Отметим это, Люба, отметим сегодня! — воскликнула она возбужденно и потянула Ольду и Любу к карусели.
Ее сердце наполнилось трепетом воспоминаний. Сколько раз они с Беткой Грдликовой стояли во Вноровах под каруселью, запрокинув головы, сжимая в потных руках двадцатигеллеровые монеты, и изнывали от страшного нетерпения и внутреннего напряжения. Посадят их или нет?
Тогда, в детские годы, был период запрета. Теперь барьер запретности больше не существует. Смешно даже и думать о том, что когда-то внушало страх. Этот страх часто будоражил маленький детский мир, заключенный в рамках желаемого и дозволенного. Он постепенно расширялся, чтобы в тот момент, когда они мечтали достигнуть невозможного, вновь оказаться в путах вечного компромисса между желанием и необходимостью.
В Рабочем доме в Битишке вечером должен быть вечер танцев. Марушка и Люба отмечают сегодня свой день. Сегодня можно быть веселыми и беззаботными. Экзамен по немецкому языку сдан! Напряженный труд, опасения и страхи остались в Брно, в экзаменационных помещениях. Теперь, отдохнув, девушки повеселели.
Завтра исчезнут пестрые палатки, утихнет трескотня в тире за худчицкой мельницей и погаснут огни в Рабочем доме. Наступит обычный день, который принесет с собой новые волнения, связанные с другими экзаменами. Снова будут школа и листовки, темная ночная дорога к месту нелегальных встреч. Она снова будет в дачном доме в Гвоздци, у Белого ручья, или в Петрове, где ее ждет лист бумаги и валик, намазанный типографской краской.
Завтра уже не будет Ольды, а только Йожин. Людвик, с которым Марушка сейчас танцует, превратится в Виктора, а она сама станет Ярушкой, как того требуют правила конспирации.
А сегодня — сегодня Марушка танцует. Людвик смотрит на двери, кому-то кивает. Марушка бросает взгляд в ту же сторону — там стоит отец Людвика, мрачный, насупленный. Рядом с ним Ольда. Он пытается что-то объяснить старику, но тот зло отмахивается от него.
Марушка с Людвиком направляются к нему, пробираясь сквозь танцующие пары. Девушка чувствует, как ее радость начинает омрачаться. В зале душно, накурено. Ольда бросает на Марушку умоляющие взгляды.
Все четверо выходят из зала. В коридоре их обдаст приятным холодком. Они останавливаются у дверей, но старик выбегает на улицу и быстрым шагом направляется к костелу. Они следуют за ним до угла. Только там отец останавливается.
— Вы возвращайтесь, — говорит он сыну и Ольде. — А она, — кивает на Марушку, — пойдет со мной.
Людвик многозначительно посмотрел на Ольду. Затем повернулся и пошел к Рабочему дому. Ольда стоит рядом с Марушкой.
— Что тебе здесь надо? — набросился на него старик. — Разве ты не слышал, что я тебе сказал? — Лицо у него исказилось от злости, руки сжались в кулаки. — За нашей девчонкой ты бы так не бежал, не так ли? Ты ее там бросил, бабник!
Блеснула молния, загрохотал гром.
— Девчонка не спит, не ест, только плачет! — шумит старик. — А у тебя на уме бегать за другой. Здорово ты себя проявил, ничего не скажешь. Ты думаешь, что получишь что-нибудь лучшее… с образованием! Девчонки из деревенской избы для тебя мало! А у самого голый зад. А у той, с образованием, тоже ничего, кроме хаты! А что будете есть? У вас не будет даже картофельной кожуры. Но это, конечно, неважно, важно, что у тебя будет учительница! Эх ты, олух!
А вверху, на небе, мерцает звезда, холодная и