Отца давно было не видно и не слышно, так что, желая показать друг другу, что нам не страшно, мы с Джо разговаривали во весь голос. Он рассказал мне леденящие кровь истории о живших в лесу холмовиках и жестокостях, которые они учиняли над незадачливыми путниками. Сомневаюсь, что в его словах была хоть капля правды. Хотел бы сказать, что я вслух усомнился в его рассказах, но это не так. На самом деле в ответ я сочинил свои истории. Язык у меня всегда был хорошо подвешен. Не помню, что я рассказал, но помню, что Джо, побледнев, замолк.

В наступившей тишине я размышлял о предназначении брошенных линейными стоянок. Может, они искали отца? Вряд ли – стоянки были старыми. Пожелай линейные допросить отца, они задержали бы его в городе. Возможно, они решили, что, раз Конлан теперь под их управлением, пришло время отогнать холмовиков на запад, подальше от города. Возможно, стоянки принадлежали разведчикам, охотникам или ловцам рабов.

Стояла кромешная тьма. Остановиться и переждать ночь означало признать, что мы заблудились, так что мы ползли дальше, нащупывая в темноте сучковатые пни и шершавые корни. Первым знаком того, что мы зашли на территорию Племени, был нащупанный мной резной камень. Помню, что резьба напоминала спираль, похожую на отпечаток пальца. Возможно, я и боялся, но во мне пробудилось любопытство. Раньше я видел обломки камней с резьбой холмовиков, которые продавались в городе, но никогда не видел ни их домов, ни их самих. Джо был за то, чтобы вернуться. Я был за то, чтобы идти дальше. Я победил.

Вскоре мы услышали чьи-то голоса.

* * *

Похоже, мы стояли на высоте, так как уже какое-то время взбирались на Горб Старика. Деревьев было мало. Кругом возвышались каменные глыбы, залитые тем, что я за неимением лучшего слова назову лунным светом, хотя он был немного краснее обычного.

Отец стоял возле одной из глыб к нам спиной, погруженный в беседу с женщиной из Племени, сидевшей на вершине глыбы скрестив ноги. Длинные черные волосы спадали ей на колени. В остальном она была нагой, не считая нательной росписи и украшений.

Отец говорил с ней на старосветском языке, который я так и не выучил. Он оживленно жестикулировал, как всегда, когда говорил на своем языке, и никогда, говоря на моем. Не знаю, что он сказал женщине. Иногда она отвечала отцу на своем языке, которого я тоже не знал.

Увиденное напомнило мне иллюстрацию из энциклопедии – рыцарь из Старого Света поет серенаду под балконом возлюбленной.

– Это женщина, – тихо сказал Джо. – Джесс-то права оказалась. Только она… Гадость какая, Рэнсом. Черт знает что. Как он может… Это же…

Я велел ему заткнуться.

Отец казался рассерженным. Похоже было, что он умоляет женщину, а умолять он не любил. Я услышал, как он назвал несколько знакомых мне имен, принадлежавших новым управляющим Восточного Конлана.

Женщина встала и удалилась. Отец выругался и поплелся за ней следом. Я последовал за ним, а Джо – за мной.

* * *

К Племени обычно никто не подходит близко, не считая солдат, ловцов рабов и миссионеров. Солдаты и ловцы рабов не слишком разговорчивы, а свидетельствам миссионеров нельзя доверять, так что мало кто знает, каково оказаться в месте, которое все еще принадлежит холмовикам.

Описать его непросто. Среди камней стояли хижины из камня и дерева, очень простые и незатейливые, но снизу доверху покрытые странными резными узорами, прекрасными или уродливыми, в зависимости от того, откуда смотреть. Я закрыл один глаз, чтобы приглядеться – перед глазами у меня все плясало, – и обнаружил, что для разных глаз узоры выглядели по-разному – они менялись, словно произносимые кем-то слова. Все поселение словно было одним большим узором – или буквами в огромном слове, – и я спросил себя, так ли выглядел западный мир до того, как наши праотцы много лет назад перешли через горы и принялись рубить деревья, возводить города, чертить карты, ставить плотины и давать всему свои названия. Других украшений я не увидел, хотя откуда мне знать – если в Восточный Конлан забредет кошка и пройдется по главной улице, она тоже ничего не поймет.

В поселении не было никаких излишеств, даже инструментов. Наверное, у холмовиков ни на что другое не было времени – они уделяли все внимание узорам. Отчаявшиеся, загнанные в угол. Им столько надо было успеть записать, прежде чем эти знания исчезнут с лица земли. Я знаю, каково это.

Джо продолжал шепотом выражать свое отвращение ко всему, что видел, и я возжелал во имя всех сил на свете, чтобы он замолчал. Я не осмелился сказать ничего вслух. Даже не хотел думать. Отец и женщина давно пропали из виду, и я двигался дальше из чистого любопытства. Наверное, я был не прав, зайдя в этот мир без спроса, но тогда мне так не казалось.

Я начал различать повторяющиеся узоры, опускался на колени и вставал на цыпочки, пытаясь проследить за рисунком, проходившим через остальные скрученной в бесконечную спираль нитью, – это трудно объяснить словами, и, разумеется, я не подумаю зарисовать узоры и отдать на волю почты. Поклоняющиеся Мировому Змею описывают, как это мистическое создание пожирает собственный хвост, – думаю, они пытаются выразить ту же великую истину, что и тот узор. Я вспомнил, как однажды мне приснилось, что одна из лестниц в доме Грейди без конца идет вверх, замыкаясь в круг сама на себя, и тогда во сне мне это казалось само собой разумеющимся. Я чувствовал в узоре тот самый внутренний свет – думаю, это и был свет или обозначавшее его слово. Круг, похожий на солнце или то, что у солнца внутри. Карта бесконечного мира. Я попытался ее запомнить. Я обшарил карманы в поисках бумаги и чего-нибудь пишущего, может быть, даже чего-то, чем уколоть палец, чтобы писать, – в общем, когда я наконец заметил, что нас окружили, было уже поздно.

А окружили нас шесть холмовиков – три спереди и три сзади. По бокам высились каменные глыбы, так что мы оказались словно в тисках. Холмовики не были вооружены, но выглядели от этого не менее угрожающе.

Я выпрямился:

– Позвольте все объяснить. Я Гарри Рэнсом из Восточного Конлана, вы знаете моего отца. У вас есть с ним дела, я знаю об этом, хотя они меня не касаются, но я пришел сюда со своим предложением. Прошу прощения, что пришел, не соблюдая формальностей, но мне они неизвестны, а то, что я вам скажу, крайне важно и для вас, и для меня, не говоря уже об остальном мире. Видите ли, я ученый – возможно, на вид я молод, но не стоит меня недооценивать, – и я изучаю свет. Вы знаете, что я имею в виду под словом «ученый»? Думаю, да. Все, что вы видите – все эти узоры, – они ведь не случайно появились, так? Так вот, я многое могу предложить вам, а вы многое можете предложить мне, например объяснить значение вот этого знака…

Холмовики переглянулись и начали издавать звук, который не был похож на смех. Скажу больше, я понял, что это смех, только услышав его снова годы спустя на болотах, после того как утонула «Дамарис».

Возможно, Джо в чем-то соображал быстрее меня, так как он оскорбился. Выхватив из-за пояса нож, парень выпрямился, воскликнув, что не понимает, почему цивилизованные и работящие люди должны терпеть оскорбления от лесных дикарей, которые могут быть лишь рабами, и что они могут его прикончить, но он не собирается выслушивать их издевательства. Начал Джо свою речь звучным взрослым голосом, но на середине сломался, чем выдал того мальчишку, каким и являлся на самом деле. Затем он неуклюже замахнулся на ближайшего холмовика, посторонившегося плавно, как привидение. Я попытался удержать Джо, но в следующую секунду увидел, как другой холмовик поднимает с земли камень и запускает его прямо мне в голову – с меткостью моей сестры – плавным движением, которое заставило бы лучших игроков в мяч из Тригорода рыдать от зависти. Я повернулся вокруг своей оси и упал лицом вниз. Мир провалился в темноту. Думаю, что именно в результате этого случая у меня плохо видит один глаз, о чем я уже говорил раньше.