— Собака женского пола, неужели не знаете? Разве не так ищейка нападает на след?

Не обращая на него внимания, я вижу, как Дженна сжимает в кулаке цепочку и закрывает глаза.

— Ничего, — через секунду говорит она.

— Обязательно нахлынет, — обещаю я. — Когда меньше всего ожидаешь. Хочу заметить, у тебя недюжинные способности. Держу пари, ты вспомнишь что-то важное, когда будешь сегодня вечером чистить зубы.

Конечно же, это не обязательно будет правдой. Я сама уже жду несколько лет, но тщетно — ни ответа ни привета.

— Дженна не единственная, кому эта вещица могла бы освежить память, — размышляет вслух Верджил. — Может быть, тот, кто подарил это Элис, смог бы нам что-то рассказать.

Дженна вскидывает голову.

— Мой отец? Да он в половине случаев не помнит, как меня зовут.

Я похлопываю ее по плечу.

— Не стоит переживать из-за родительских грехов. Мой отец вообще был трансвеститом.

— И что в этом плохого? — спрашивает Дженна.

— Ничего. Но и трансвестит из него получился так себе.

— Мой отец сейчас в лечебнице, — говорит Дженна.

Я смотрю поверх ее головы на Верджила.

— Да?

— Насколько я знаю, — говорит Верджил, — больше никто не приходил беседовать с твоим отцом после исчезновения мамы. Возможно, стоит попробовать.

Я сделала достаточно псевдопредсказаний, чтобы видеть, когда человек неискренен. И сейчас я вижу, что Верджил Стэнхоуп бессовестно врет. Не знаю, какую игру он затеял и что надеется узнать у Томаса Меткафа, но я не позволю Дженне одной отправиться с Верджилом.

Даже несмотря на то, что я обещала больше никогда не возвращаться в психбольницу.

После случая с сенатором у меня настала черная полоса. Много водки, седативные препараты. Тогда менеджер посоветовала мне взять отпуск, а на самом деле имелось в виду недолгое пребывание в психиатрической лечебнице. Все было обставлено с невероятной секретностью, в подобном месте знаменитости «восстанавливают силы» — так в Голливуде говорят о «глотании зонда, избавлении от алкогольной и наркотической зависимости или лечении электрошоком». Я лежала там тридцать дней, достаточно долго, чтобы понять — больше я не опущусь настолько низко и никогда туда не вернусь.

Со мной в палате лежала одна куколка — дочь известного хип-хоп артиста. Гита сбрила волосы, на позвоночнике сделала серию пирсинга, которую соединила тоненькой платиновой цепочкой, и я постоянно удивлялась, как она спит ночью на спине. Она постоянно разговаривала с невидимыми людьми, которые были для нее абсолютно реальными. Когда ей показалось, что один из воображаемых друзей набросился на нее с ножом, Гита выбежала на дорогу, и ее сбило такси. Ей поставили диагноз «параноидальная шизофрения». В то время, когда мы лежали с ней в палате, она верила, что ею по сотовому телефону управляют пришельцы. Всякий раз, как кто-то пытался отослать сообщение, Гита сходила с ума.

Однажды ночью Гита стала раскачиваться в кровати и повторять:

— Меня ударит молнией. Меня ударит молнией.

Должна сказать, что стояла ясная летняя ночь, но она продолжала причитать. Она не ложилась спать и где-то через час, когда примчались грозовые облака, начала кричать и раздирать себя ногтями. Вошла медсестра и попыталась ее успокоить.

— Дорогая, — сказала она, — гром и молния на улице. Здесь ты в безопасности.

Гита повернулась к ней, и в эту секунду я не видела ничего, кроме ее ясных глаз.

— Вы ничего не знаете, — прошептала она.

Раздался раскат грома, внезапно окно треснуло. Ворвалась неоновая дуга молнии. Она прожгла ковер и дыру размером с кулак в матрасе рядом с Гитой, которая стала раскачиваться еще сильнее.

— Я же говорила, что меня ударит молнией, — все повторяла она. — Я же говорила, что меня ударит молнией.

Я рассказываю эту историю, чтобы пояснить: люди, которых мы считаем сумасшедшими, на самом деле могут быть нормальнее нас с вами.

— Отец нам ничем помочь не сможет, — настаивает Дженна. — Не стоит даже пытаться.

И снова интуиция меня не подводит: то, как Дженна прикрывает и скашивает налево глаза, как грызет ноготь… Она лжет. Почему?

— Дженна, — прошу я, — можешь сбегать к машине и посмотреть, не оставила ли я там солнцезащитные очки?

Она встает, обрадовавшись, что может избежать этого разговора.

— Ладно. — Я жду, пока Верджил встретится со мной взглядом. — Не знаю, что вы замыслили, но я вам не доверяю.

— Отлично. В таком случае мы квиты.

— Что вы от нее скрываете?

Он колеблется, решая, может ли мне доверять.

— В ночь, когда обнаружили труп смотрительницы, Томас Меткаф очень нервничал. Дергался. Причиной тому могли быть как пропавшие жена и дочь, так и первые признаки срыва. С другой стороны, это могли быть муки нечистой совести.

Я откидываюсь назад, скрещиваю руки.

— Вы полагаете, что Томас — подозреваемый. Вы считаете подозреваемой Элис. Мне кажется, вы готовы обвинить всех, кроме самого себя, в том, что причиной смерти изначально признали несчастный случай.

Верджил смотрит на меня.

— Я подозреваю, что Томас Меткаф, скорее всего, жестоко обращался со своей женой.

— Чертовски весомая причина для побега, — размышляю я вслух. — Значит, вы хотите встретиться с ним и попытаться спровоцировать его.

Когда Верджил пожимает плечами, я понимаю, что угадала.

— Вы когда-нибудь думали, как это отразится на Дженне? Она уже думает, что мама ее бросила. А вы собираетесь снять с нее розовые очки и показать, что и отец у нее ублюдок?

Он начинает ерзать.

— Ей стоило об этом подумать, прежде чем нанимать меня.

— Да вы настоящий козел!

— За это мне и платят.

— В таком случае вы должны хотя бы принадлежать к другой налоговой группе. — Я прищуриваюсь. — Мы же оба понимаем, что на этом деле не разбогатеем. Чего вы добиваетесь?

— Хочу узнать правду.

— Ради Дженны? — уточняю я. — Или ради самого себя, потому что десять лет назад поленились это сделать?

На его скулах вздуваются желваки. На секунду кажется, что я перешла грань, — Верджил вот-вот встанет и уйдет. Но он не успевает, появляется Дженна.

— Нет никаких солнцезащитных очков, — говорит она.

Девочка продолжает сжимать камень, который висит у нее на шее.

Я знаю, что некоторые неврологи считают, что у детей-аутистов синапсы головного мозга расположены настолько близко и возбуждаются в такой быстрой последовательности, что это вызывает гиперчувствительность, поэтому эти дети начинают раскачиваться и все сильнее возбуждаться, и задача состоит в том, чтобы помочь им сосредоточиться на чем-то, кроме собственных ощущений. Мне кажется, ясновидение не так уж сильно отличается от этого. По всей вероятности, ни то ни другое не является психическим заболеванием. Я однажды спросила Гиту о ее воображаемых друзьях. «Воображаемых?» — спросила она, как будто сумасшедшей была я, потому что не видела их. И вот что самое смешное — я понимаю, о чем она говорит, потому что знаю, как это бывает. Если замечаешь человека, который говорит с кем-то невидимым, возможно, этот человек страдает параноидальной шизофренией. Но с таким же успехом он может оказаться и экстрасенсом. То, что вы не видите второго собеседника, не означает, что его нет.