Конечно же, Айя старалась мне помочь. Мы с ней подолгу обсуждали случившееся. Я знал, что выполнил обещание и защитил семью Туты. Она поддерживала меня. И однажды, когда мне приснились гаснущие глаза умирающего, Айя спросила:

– Это был он? Ты думал о Панебе?

– Нет. Это был Тута. Я думал о своем друге и брате Туте.

Мы отложили нашу миссию по спасению моего отца. Поступить иначе мы не могли: нужно было поддержать Ими и Кию, хоть как-то помочь им справиться с горем. Но наша помощь не шла, да и не могла идти дальше совместной скорби и слов утешения. Думаю, мать Туты это знала.

В один из дней Ими сказала Айе:

– Вам с Байеком надо отправляться в путь. Вас ждет дело. Тута сказал бы вам то же самое.

Конечно же, Ими была права. Простившись с ней и Кией, мы переправились на другой берег Нила, пришли в знакомую гробницу и сказали, что готовы тронуться в путь. С нами отправились Хенса и Нека. Сети вынужден был остаться с беременной женой. Завершив сборы, мы пустились вверх по Нилу, рассчитывая за пять-шесть дней добраться до Асуана, а оттуда – на остров Элефантину.

Туту я не забывал. И никогда не забуду. По вечерам, сидя у костра, я доставал перо и вспоминал о нем. Хотя незримо Тута всегда находился рядом со мной (я верил, что так будет всегда), чем больше мы отдалялись от Фив, тем сильнее меня занимали мысли о грядущей миссии.

Нека успел узнать про элефантинского узника совсем немного. Власти острова вспомнили про давние законы, когда-то действовавшие в их краях и направленные против меджаев. По мнению тогдашних продажных властей, меджаи представляли ощутимую угрозу для общества, а потому они подвергались всяческому преследованию.

Нынешние власти, скорее всего, сочли моего отца самозванцем, таким же как остальные лжемеджаи, наводнившие Египет в последнее время. За попытки возродить прошлое и возможное подстрекательство других к вступлению на путь меджаев отцу грозило суровое наказание.

Представляю, как бы все задергались, узнав, что захватили одного из последних истинных защитников Египта!

Через несколько дней пути мы достигли селения Асуан. Там, пройдя под навесами и веревками с развешанным бельем, мы вышли на деревенскую площадь. Оттуда наш путь лежал к гавани. С берега хорошо просматривался остров Элефантина. Раздобыв лодку, мы добрались до него и устроили привал в ложбине, надежно укрытой от посторонних глаз. Но все равно, чтобы не выдать своего присутствия, огня решили не разводить.

Храм Хнума стоял на южном берегу острова. По словам Неки, именно там и держали моего отца, поместив в яму возле караульного помещения.

В первый день нашего пребывания Нека отправился на разведку. Вернулся он ближе к вечеру. Мы уселись тесным кружком и начали строить планы. По Нилу проплывали фелюги. Их паруса трепетали на легком ветру. К нам долетали голоса перекликающихся лодочников. Взяв прут, Нека изобразил на земле чертеж храма.

– Это караульное помещение, – пояснил разведчик, ткнув прутом в нарисованный квадрат. – А вот и яма, где держат заключенных. Сейчас твой отец – единственный узник.

– Ему там тяжело? – спросил я.

– Яма – не дворец, – пожал плечами Нека. – Но твой отец – меджай. Он выдержит.

– Но как? – спросила Айя, беря меня за руку. – Как Сабу могли захватить в плен?

Айя знала о меджаях куда больше, чем я. Эти знания она передала мне во время наших странствий. По мнению Айи, оставшихся меджаев жестоко преследовали по всей стране. Прежде она всегда старалась держаться от моего отца подальше, но его принадлежность к меджаям изменила отношение Айи. У нее появилась если не симпатия, то уважение к Сабу.

Так почему же мой отец допустил, чтобы его захватили в плен? Это не укладывалась в голове у Айи.

– Меджаи – великие воины Египта, – утверждала она. – Защитники народа, цвет воинства. И вдруг твоего отца захватывают какие-то неповоротливые сановники, привыкшие иметь дело с самозваными меджаями. Мало ли крикунов, не понимающих, какие обязательства подразумевает звание, которое они так бездумно присваивают себе? Но даже если Сабу и сумели пленить, как власти узнали его тайну? Байек, ты пятнадцать лет прожил бок о бок с отцом и ничего не знал. Или нам остается признать, что Сабу, находясь в чужих краях, случайно выдал себя? Это какая-то бессмыслица. Разве настоящий меджай не должен уметь действовать скрытно, оставаясь невидимым для враждебных глаз?

– Возможно, он допустил оплошность, – пожала плечами Хенса.

– Меджай? Допустил оплошность? – задумчиво спросила Айя.

– Или потерпел неудачу. Даже меджай не застрахован от этого.

– Но как это связано с его спешным отъездом из Сивы? – задала новый вопрос Айя.

– Возможно, никак, – сказал я, хотя сам в это не верил.

Айя покачала головой и снова принялась разглядывать рисунок Неки.

Оказалось, я напрасно не прислушался к словам Айи. И не только я. Все мы.

Ночью мне снова приснился кошмар. Не тот, где я вонзал нож в Панеба и вдруг, в последний момент, обнаруживал, что убиваю не его, а Туту. Нет. Этот кошмар был родом из моего детства. Я находился в пещере, полной крыс, и они отчаянно скреблись, пытаясь до меня добраться.

Мы ночевали в шалашах. Один занимали мы с Айей, второй – Хенса и Нека. По молчаливой договоренности нубийцы занялись возведением шалашей, а мы развели костер, затем поймали зайца, быстро выпотрошили и стали жарить. Я вспоминал, как когда-то Хенса учила меня делать шалаш. Потом я передал эти навыки Айе. Сейчас, наблюдая за работой нубийцев, я с огорчением признал, что наши навыки стали похожими на камень, поросший плющом. Форма вроде бы та же, но прежней четкости очертаний нет. Да, слишком давно мы с Айей не строили шалашей. Я смотрел, с какой быстротой Хенса и Нека мастерят из веток опорные шесты, как точно подгоняют все по размеру и прочно соединяют. Ощущение было такое, словно мы заново проходим давний урок.

Нубийцы вполголоса говорили о погоде, которая скоро испортится, а потому нужно сделать шалаши как можно прочнее. Слаженность работы не мешала Хенсе и Неке часто останавливаться и спорить о лучшем устройстве шалашей. Что-то делалось так, как настаивала Хенса, а в чем-то ей приходилось соглашаться с Некой. Однако возведение шалашей не затянулось. Мы поужинали жареной зайчатиной и сообща решили, что необходимо потратить еще один день на сбор сведений. После этого оставалось лишь разойтись по шалашам и улечься спать. Луна серебрила речную воду. Вокруг ложбины темнела листва. Воздух потрескивал от приближающейся бури.

И опять этот сон с крысами. Сегодня я действовал в нем по-иному: повернулся и побежал в противоположном направлении, торопясь выбраться из пещеры, кишащей грызунами. Неожиданно я почувствовал, что под ногами начинает дрожать земля. Я сделал несколько медленных, осторожных шагов и… обнаружил, что тряслась не земля, а я сам, – стоя на коленях, Айя тормошила меня за плечи и шептала: