Перемотал кассету, вынул ее и упаковал в коробочку. Готова посылочка!

Быстро накинув куртку и сунув ноги в разношенные «прощайки», я спрятал послание и прихватил с собой преобразователь, завернутый в газету. Вышел, запер дверь, спустился по лестнице… Сегодня все эти привычные действия обретали некий иной смысл. Как-никак, я нес в кармане куртки ха-ароший заряд послезнания! Если его использовать с толком, мир немножечко изменится – и в границах СССР, и за рубежом.

Я направлялся к железной дороге, где стояла старая кирпичная башня, имевшая отношение к водокачке. Паровозы ушли на запасные пути, а башня осталась торчать в гордом одиночестве как монумент эпохе пара. В детстве мы сюда частенько наведывались, но дяди-путейцы нас гоняли, а ныне тут все заброшено – и подходы хороши. Явишься незаметно и легко уйдешь, если что.

Тщательно выбирая, куда ступить, чтобы ненароком не оставить след на снежных наносах, я обошел башню и скрылся в сырой тени. Вот он, тот самый кирпич! И даже моя пометка на нем осталась, намалеванная синей эмалью, – железнодорожники забыли банку, когда красили перила виадука.

Рукой в перчатке я пошатал кирпич и потянул его на себя. Тут мы играли в «войнушку», а в башне был штаб. Кто-то из мальчишек заметил, что третий кирпич от угла вынимается, если хорошенько постараться, и все даже повыли немножко от восторга. Настоящий тайник! Здесь мы прятали «секретные донесения»…

А теперь за кирпичом скрыта кассета со сведениями ОВ[16].

Тщательно все осмотрев, не забывая глядеть под ноги, я спустился по тропинке с насыпи и поспешил к будке телефона-автомата. Поблизости, на улице Революции, стояла такая, но мне она не подходила – уж больно место людное. Я свернул на улицу Розы Люксембург и по ней вышел на Дзержинского. Вот!

Серая кабина уютно устроилась за углом монументального дома, рустированного камнем, будто спряталась от желающих позвонить. Оглянувшись, я снял трубку и опустил две копейки. Набрал нужный номер. На втором гудке медяшка провалилась в телефон-автомат, а мне в ухо нетерпеливо толкнулся усталый голос:

– Алло?

Едва не глотая прикрученный к плате микрофон, я негромко сказал:

– Мне нужен полковник Олейник. – Преобразователь понизил частоты, выдавая грубый бас с неестественной интонацией.

– Я слушаю, – насторожилась телефонная трубка.

– Миха говорит. Запись можете не вести, мой голос изменен через электронный прибор. Слушайте внимательно…

Я быстро растолковал начальнику областного УКГБ, где именно сделал закладку, и нажал на рычажок. Успел. Мой звонок занял, от силы, секунд сорок, так что эту будку они вряд ли вычислят. Она мне еще пригодится…

Быстренько завернув обратно в газету преобразователь, я побрел домой, одновременно ощущая облегчение и напряг. Сделал то, что должен был, – это я молодец. Но все-таки гнездится где-то в подсознании смутный образ запаленного фитиля. Ох и бабахнет…

– Миша!

Вздрогнув, я остановился. Меня догоняла Рита Сулима. Даже в неизящной шубке «под леопарда» она выглядела стройной. А глазищи какие…

– Привет! – сказала Рита. – Домой? – Она улыбалась, говорила оживленно, весело даже, а вот взгляд оставался серьезным. Удивленным и грустным.

– Привет, – поежился я. – Домой, потом в школу.

– Я тоже! – заулыбалась Сулима, глядя по-прежнему невесело. – Слушай, а давай завтра в кино сходим? На «Есению»!

Вздохнув, я покачал головой.

– Не получится, Рит…

Сулима нисколько не огорчилась, да и не для того она меня в кино звала. Это проверка такая…

– Не получится из-за Инны? – прищурилась девушка.

– Да, – выдавил я.

Рита понятливо закивала, слегка отворачиваясь, словно не слишком хотела меня видеть.

– Мне всегда нравилось, что ты не врешь, – сказала она негромко. – Ты ее любишь?

– Если скажу, что люблю, это будет… самоуверенным излишеством, что ли, – заговорил я без охоты. – Сама же сказала – я не вру. Не хочется мне бросаться словами, надо сначала в себе самом разобраться. Влюбился, да! Но влюбленность и любовь – разные чувства. Я не изворачиваюсь, просто… Как бы это выразить? Не хочу отдавать за бесценок дорогую мне вещь!

Сулима пару раз озадаченно моргнула, а после глянула на меня с уважением.

– Знаешь, я тебя поняла, – улыбнулась она. – Инке ты еще классе в восьмом понравился. Она с тех пор ни на кого больше и не смотрела… – Осеклась, прищурившись: – Тогда… Кто я?

– Я тебя тоже понял, – с трудом выговорил я и ухнул, будто в ледяную воду нырнул: – Ты моя лучшая подруга. – Рита горестно покивала.

– Спасибо и на этом…

– Риточка! – взмолился я. – Мне и так тяжело! Ну прости, пожалуйста! У меня и в мыслях не было ни задеть тебя, ни обидеть! Я хотел встречаться именно с тобой, ты мне очень нравишься, но мы же не выбираем тех, в кого влюбляемся! Нет, я не корчу из себя страдальца, просто не вписываюсь в образ влюбленного дурачка с блаженной улыбкой, который с утра до вечера лепечет о счастье. Наверное, я его перерос!

Сулима понятливо кивнула.

– Знаешь, когда я поняла, что не только Инка в тебя, но и ты в нее… – проговорила она затрудненно. – Так разозлилась! Такая ревность вдруг разыгралась! А потом я успокоилась. Поплакала. Еще немного поплакала и… Смирилась? Нет, этот глагол не для меня! Ладно, потом нужное слово подыщу… Обидно было! И сейчас обидно! Почему она? Почему не я? – Рита остро посмотрела на меня. – Никогда такого парням не говорила, перед тобой одним… как это? Раскрываюсь! Звучит, как «раздеваюсь»…

Наверное, я слегка покраснел, потому что девушка сразу заулыбалась.

– Ладно, Мишечка, все равно ты хороший, и… Дай я тебя поцелую. В крайний раз!

Сулима чуть склонила голову и подалась ко мне, до самого последнего момента не закрывая глазки. И все-таки не удержалась, сомкнула вздрагивающие веки, когда ее губы коснулись моих, прижались, раскрываясь, засасывая…

Рита медленно отстранилась, сняла варежку и бережно, кончиками пальцев стерла помаду с уголка моего рта. Отступила на шаг, подняла руку, чтобы попрощаться, и вдруг замерла.

– А Марина? – спросила она с великим интересом.

– Несбывшаяся мечта, – криво усмехнулся я, почему-то тут же вспоминая Наташу.

Сулима наклонила голову, словно изображая замедленный кивок, и сказала со странной успокоенностью:

– Мечтать не запретишь. Ну, пока!

– Пока…

Я долго глядел ей вслед, пока девушка не обернулась на переходе. Засветилась радостью и помахала мне рукой.

Пятница, 21 февраля 1975 года, день Первомайск, улица Карла Маркса