Не обошли следователи вниманием и первую «посадку» А. А. Туржанского, пытаясь «пришить» ему статью о принадлежности к военному заговору, а это верный расстрел в условиях военного времени! Такие поползновения у следствия были, однако они почему-то дальнейшего развития не получили. Из обвинительного заключения: «После освобождения Туржанского из-под стражи на него были получены косвенные показания арестованного Смушкевича Я. В., свидетельствующие о его (Туржанского. — Н.Ч.) принадлежности к антисоветскому военному заговору»[101].

На А. А. Туржанского «показали» свидетель полковник Ф. Т. Ковалев (начальник кафедры академии) и арестованный комбриг В. А. Юнгмейстер (преподаватель той же академии). Полковника Ковалева пригласили даже на судебное заседание, что было явлением очень редким в практике работы Военной коллегии.

Военная коллегия слушала дело А. А. Туржанского 25 марта 1952 г. – десять лет спустя после его ареста. На вопрос, признает ли он себя виновным, Александр Александрович ответил: «Виновным себя признаю в том, что с моей стороны были отдельные элементы высказываний антисоветского и пораженческого характера, но умысел в них и антисоветскую агитацию отрицаю»[102].

Так в чем же следователи увидели антисоветскую и пораженческую агитацию? На этот вопрос ответ дал сам А. А. Туржанский. На суде он пояснил, что, прибыв в конце августа 1941 г. в академию, имел беседу с начальником кафедры полковником Ф. Т. Ковалевым. На вопрос последнего, почему отступают советские войска, он, Туржанский, ответил, что одной из причин этого является назначение на ответственные должности в армии лиц, фактически не соответствующих этим должностям. В условиях военного времени эти командиры не в состоянии должным образом руководить войсками.

И это было действительно так, ибо к началу войны с Германией (а еще раньше – с Финляндией) все опытные военачальники либо были расстреляны, либо сидели в тюрьмах под следствием, либо отбывали срок в лагерях. Все это не способствовало укреплению дисциплины в войсках и повышению морально-политического состояния личного состава. Поэтому Александр Александрович просто констатировал имеющийся факт, когда говорил полковнику Ковалеву о неудовлетворительной дисциплине в Красной Армии. Но, как заявил Туржанский на суде, говорил он это «…не с целью агитации, а в силу… горечи и обиды за поражение наших войск». Сказал Александр Александрович и о том, что он был недоволен своим назначением в академию (как он выразился – в тыл), ибо собирался воевать с захватчиками. Своего возмущения по этому поводу он особенно и не скрывал от сослуживцев по академии.

Полковник Ф. Т. Ковалев в судебном заседании показал, что при обсуждении положения советских войск на фронте А. А. Туржанский высказывал неверие в победу над немецко-фашистской армией. Когда же Ковалева попросили подробнее рассказать о содержании этих разговоров, он смог сделать это «только примерно», сославшись на давность лет. А вот что точно запомнил Ковалев, так это утверждение Туржанского, что одной из причин неудач советских войск явилось ослабление армии необоснованными арестами командного состава в предвоенный период.

По утверждению свидетеля Ковалева, Туржанский иронически высказывался о командующих Северо-Западным, Западным и Юго-Западным направлениями советско-германского фронта в первый период Великой Отечественной войны, т. е. о Маршалах Советского Союза К. Е. Ворошилове, С. К. Тимошенко и С. М. Буденном. В противовес этим «полководцам» Туржанский, по словам Ковалева, утверждал, что, будь живы М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич, такого бы катастрофического положения не случилось.

По свидетельству Ф. Т. Ковалева, генерал Туржанский восхвалял немецкую военную технику. Действительно, попробовал бы кто утверждать обратное!.. В своем последнем слове А. А. Туржанский со всей ответственностью заявил, что во всех его словах не было никакого антисоветского умысла, «это были слова горечи и обиды».

Военная коллегия не прислушалась к доводам подсудимого и приговорила его «за проведение антисоветской агитации» к лишению свободы сроком на двенадцать лет.

После смерти И. В. Сталина и ареста Л. П. Берии появилась возможность реабилитации А. А. Туржанского и возвращения ему свободы. Вопрос о реабилитации арестованных генералов и адмиралов, их освобождения (разумеется, оставшихся в живых) из заключения обсуждался на уровне Президиума ЦК КПСС, который обязал Военную коллегию Верховного Суда СССР пересмотреть дела по обвинению этих лиц (в постановлении они названы пофамильно). И не просто пересмотреть, а прекратить эти дела и полностью реабилитировать подследственных и заключенных. Была в этом списке и фамилия А. А. Туржанского. По заключению Главной военной прокуратуры Военная коллегия своим определением от 27 июля 1953 г. приговор, вынесенный ему, отменила, а дело о нем прекратила.

После восстановления в кадрах РККА и в генеральском звании А. А. Туржанский в ноябре 1955 г. был уволен в отставку (по болезни). Умер он в Москве 2 июля 1982 г.

После освобождения из тюрьмы К. К. Рокоссовскому врачи порекомендовали подлечиться и отдохнуть, и он вместе с семьей поехал в санаторий в Сочи. По возвращении в Москву Константина Константиновича принял С. К. Тимошенко, только что назначенный вместо К. Е. Ворошилова наркомом обороны СССР. С Семеном Константиновичем Тимошенко у Рокоссовского были теплые и сердечные отношения – они были сослуживцами по 3-му кавалерийскому корпусу Белорусского военного округа, где первый был командиром корпуса, а второй возглавлял в нем 7-ю Самарскую кавдивизию.

Семен Константинович предложил мне снова вступить в командование 5-м кавалерийским корпусом (в этой должности я служил еще в 1936–1937 годах). Корпус переводился на Украину, был еще в пути, и нарком пока направил меня в распоряжение командующего Киевским военным округом. Я должен был помочь в проверке войск, отправлявшихся в освободительный поход в Бессарабию. В моем присутствии нарком позвонил об этом по телефону в Киев генералу армии Г. К. Жукову.

Я был включен в группу генералов, работавших под руководством командующего округом. Мы все время проводили в частях. Поручения генерала Жукова были интересны и позволили мне уяснить сильные и слабые стороны наших войск. Но недолго нам пришлось вместе с ним работать на Украине: Георгий Константинович уехал в Москву начальником Генерального штаба, а я, вернувшись из Бессарабии, вступил в командование корпусом.

Опыт, приобретенный в дни освободительного похода, был очень полезен. Мы, командиры, старались опираться на него, организуя боевую подготовку войск.

Конец сорокового года ознаменовался для меня новым назначением. Я стал командиром 9-го механизированного корпуса, который еще предстояло сформировать. Это было полной неожиданностью. Ведь я провел в коннице двадцать семь лет. Начал службу в 5-м Каргопольском драгунском полку старой русской армии в августе 1914 года. Пробыл в кавалерии всю Первую мировую войну. После октября 1917 года – опять в коннице, в рядах Красной Армии.