Внутри у Нелл все трепетало. Она вспомнила блеск медных монеток, падающих с моста в воду, сладкий цветочный аромат от женщины, которая прижимала ее к себе…

Когда маленькая Нелл рассказывала об этих видениях матери, та сильно расстраивалась, называя их дьявольским наваждением, и со временем Нелл научилась не говорить о них никогда. Она перестала просить мать спеть ей колыбельную, постаралась забыть о любимой рыжей кукле с синими глазами, почти забыла огромную лестницу, по перилам которой однажды съехала на животе. Позже она тоже стала считать свои детские воспоминания снами, грезами, видениями.

Но оказалось, все это было на самом деле.

В этом доме она не должна вести себя как воровка, потому что это ее собственный дом. Вернее, был когда‑то ее домом, как и Пэтон‑Парк.

Это ее дом. По праву рождения, как сказал Сент‑Мор.

Как удивительно! Теперь у нее есть наследство, родовой дом, и Саймон Сент‑Мор, граф Рашден, собирается взять ее в жены.

Нелл вспомнила, как Майкл всегда кричал ей: «Да кто ты такая? Что ты о себе возомнила?» Сент‑Мору понадобился всего один взгляд, чтобы она поняла, кто она такая.

В ее душе было так много разных чувств, что к горлу подкатил тугой горячий ком слез. Она вспомнила нежные прикосновения Сент‑Мора, и ее охватила радость. Он мог бы стать ее супругом, если она согласится на его условия.

Бог свидетель, она вожделела его. Теперь она могла себе в этом признаться.

Обхватив себя руками за плечи, словно прижимая к груди эти новые идеи, Нелл думала: «Помни, ему нужны деньги». Тут она вспомнила, что у нее есть сестра‑близнец, леди Кэтрин Обен. Она тоже помнила тот мост, то нежное объятие чудесно пахнущей молодой женщины, ту самую лестницу. Плоть от плоти. Их тела формировались и росли вместе в утробе матери.

Нелл было странно думать, что сейчас где‑то в Лондоне спит ее сестра‑близнец.

Горячая слеза потекла по щеке, выводя ее из глубокого размышления. Она стерла ее тыльной стороной ладони. Этот странный поворот событий только казался чудесным, потому он и был таковым на самом деле. Разве это не чудо? Для нее все было теперь возможно.

Нелл засмеялась. Сначала тихо, несмело, потом упала на покрывало и засмеялась громче, радуясь ощущению уверенности в правдивости утверждений Сент‑Мора. Она поверила ему!

Теперь для нее не было никаких преград. Теперь она сможет все, даже, с Божьей помощью, научиться танцевать вальс.

Среди членов Бюро регистрации прав уже ходили разные слухи. Саймона вынудили указать имя невесты в заявлении о получении разрешения на брак, и кто‑то, похоже, разгласил эти сведения. Не успело пройти и четырех часов с момента получения разрешения, как какой‑то уличный мальчишка принес ему незапечатанное письмо. Он нашел Саймона в ресторане на Стрэнде, где они с Харкортом сидели за бутылочкой портвейна.

«Вы сошли с ума. Предупреждаю, подобные интриги не сойдут вам с рук. Вы получите по заслугам».

Автор письма оказался слишком трусливым, чтобы поставить свою подпись, но Саймон узнал почерк Гримстона. Многие годы он получал бесчисленные письма от своего опекуна, написанные под его диктовку Гримстоном. Сначала он даже читал некоторые из них, потом обнаружил, что ими очень удобно растапливать камин.

Саймон улыбнулся и сложил послание. Одним из многих преимуществ, которых он ждал от женитьбы на Корнелии Обен, самым сладким, пожалуй, было разочарование Гримстона.

— Нет, я никак не могу свыкнуться с этой мыслью! — воскликнул Харкорт.

— Оно и видно, — улыбнулся Саймон, глядя на друга, — хотя прошел уже добрый час с того момента, как я сообщил тебе эту радостную новость.

Харкорт энергично потряс головой и провел рукой по лицу. Сейчас этот рыжеволосый молодой мужчина с голубыми глазами и белой кожей был еще белее, чем всегда.

— Вспомни, тебе понадобилось почти пять недель, чтобы поверить в то, что пропавшая девочка жива. Лично я помню, как малышки играли на нашей лужайке в Хэтби. После внезапного исчезновения одной из них моя мать слегла на две недели, а отец допрашивал всех слуг до единого с целью выяснить, не таит ли кто из них злого умысла относительно его детей.

— Наверное, целое поколение нянь было до смерти напугано этой чисткой рядов, — усмехнулся Саймон.

— Но ведь и ты должен помнить ее, — нахмурился Харкорт. — В то лето ты тоже был в Пэтон‑Парке, разве нет?

— Нет, в то лето меня там не было.

— Ну да, кажется, я помню твои письма. В то лето во время скачек тебя сбросила лошадь, и ты сломал ключицу. Или я ошибаюсь?

Саймон вздохнул. В то лето он сочинил десяток лживых историй в своих письмах друзьям. Рашден, разгневанный на него по какой‑то причине, которую он теперь уже не мог вспомнить, решил сослать его в мрачное захолустное имение в Шотландии. На вокзале в Йорке он удрал от сопровождающих и сумел вернуться в родительский дом. Когда родители решили немедленно вернуть его графу Рашдену, он сбежал и от них, на этот раз в Лондон.

Карманных денег ему хватило всего на четыре дня.

Дорога в Пэтон‑Парк, где его ждали Рашден с супругой, оказалась трудной и одинокой. Осознание собственной беспомощности и неспособности прожить самостоятельно, неизбежности возвращения к Рашдену с поджатым хвостом было для него в то время самым страшным ударом судьбы.

Теперь ему пришло в голову, что Нелл в том же возрасте уже работала неполную рабочую смену на табачной фабрике. Во всяком случае, она именно об этом рассказывала за одним из совместных завтраков. Окажись она на его месте, она бы уж знала, как заработать на жизнь.

Эта мысль захватила его настолько, что он не сразу ответил на вопрос Харкорта и вернулся к реальности, только когда тот многозначительно покашлял.

— Да, я тогда участвовал в скачках с препятствиями. Совсем забыл об этом, — заставил себя улыбнуться Саймон.

О том лете он помнил совсем немного, по большей части собственную ярость. Тогда она толкнула его на целый ряд глупых поступков, в том числе и на опасный прыжок, который он много лет не мог себе простить. В результате падения он сломал ключицу, а вот его коню Юпитеру повезло гораздо меньше.

Рашден настоял на том, чтобы Саймон пристрелил коня, прекратив его страшные мучения. Сейчас, вспоминая об этом, Саймон понимал, что это было одно из немногих решений графа, которые он мог уважать.

— Но все равно ты должен был видеть ее хотя бы раз, — настаивал на своем Харкорт.

— Да, кажется, я видел ее пару раз, мельком, — ответил Саймон, задумчиво поглаживая горлышко стоявшей между ними бутылки дорогого портвейна.

Впервые он увидел сестер‑двойняшек, когда приехал в Пэтон‑Парк на каникулы. Тогда он не смог различить, кто из них Корнелия, а кто Кэтрин. Теперь он догадался, что та, которая требовала у него конфет, была Корнелией, а та, которая запустила в него куклой, когда он сказал, что у него их нет, была Кэтрин.