– До весны мы здесь сидеть не можем! – покачал головой Боргар. – Весной у Олава конунга должно быть собрано войско для похода, и в ваш Праздник сохи мы уже спустим лодьи!

– Семьдесят семь богов не могут считаться с тобой и даже с твоим владыкой! – Кастан уколола его сердитым взглядом, уже не улыбаясь и не притворяясь любезной.

Тойсар видел, что его почтенную хозяйку трясет от злости, но не понимал причины.

– Мы сделаем так! – решил Тойсар. – На Праздник сохи мы принесем богам дары и попросим их о новом предсказании. Если оно окажется добрым, мы заключим союз: моя дочь Илетай станет женой Дагова сына, а отроки и мужи Мерямаа пойдут с вами на сарацин… если их благословят их матери, – он снова покосился на жену.

Ее лицо слегка расслабилось: решение откладывалось до весны, а в поддержку своих богов она твердо верила.

– Тугэ лиже, – обронила Кастан. – Да будет так.

– Йора кызыт, – дерзко ответил ей Свен. – Теперь хорошо.

Он тоже переменился в лице, напряжение спора ушло, но по его взгляду Велерад видел, что брат вовсе не смирился с тем, что следовало счесть поражением. Он-то знал Свена: тот никогда не отступал, не исчерпав все возможности. А в этом деле они пока использовали лишь одну, самую первую…

* * *

Русы ушли, оставив свои дары; цесарский рукав так и лежал на столе, на разложенном рушнике, и окружавшие его простые дары – хлеб, лепешки, жареная утка, – только подчеркивали огромную разницу между повседневной жизнью рода мере и теми просторами, куда звали их упрямые русы. Разницу, как между черной землей и багряно-золотым закатным небом.

Когда шаги гостей затихли и за ними закрылись ворота, Кастан, плотно сжав губы, схватила рукав и швырнула на пол. Потом быстро вышла из дома и устремилась в кудо. Илчиви, младшая дочь, опасливо глядя ей вслед, подобрала рукав и унесла в угол, к большому ларю с одеждой.

Илетай сидела в кудо у очага, прилежно занимаясь делом: сплетала из восковых нитей треугольную подвеску с коньком. Если бы мать и отец ответили сватам согласием, за нею послали бы сестру или брата и приказали хорошо одеться, чтобы выпить пуре из одного ковша с женихом. Бывает, что если жених родителям нравится больше, чем самой невесте, то пуре ей в рот вливают силой. Но никто за Илетай не приходил, да и она, зная волю своей матери, не ждала посланцев.

Войдя, Кастан остановилась в двух шагах от дочери. Невозмутимое, мирное лицо Илетай, на котором отражалось лишь прилежание, почему-то показалось ей вызывающим, но она сама растерялась, не понимая, откуда это впечатление, и промолчала, вместо того чтобы сразу излить свое негодование. Дочь явно не ждала, что приход русских сватов изменит ее судьбу. Но и покорности своей воли Кастан не чувствовала в ней. Впервые она заподозрила, что дочь ее – темная вода, и напрасно она думает, будто знает все ее мысли.

Вот девушка подняла голову, и в небольшой заминке Кастан тоже почудилось своеволие. Сейчас она как будто лучше понимала мать, чем мать – ее.

– Они ушли, ави? – равнодушно спросила Илетай.

– Ушли, – обронила Кастан. – Твой отец… Этот старый… – Она прикусила губу, не желая плохо сказать об отце перед дочерью, – он так вытаращил глаза на эту яркую тряпку… будто ему ее вручил сам Кугу Юмо. И твои братья – даже девчонки не так таращились на клочок чьего-то старого платья, как они! Если бы не я – отец выдал бы тебя за того парня-руса!

Илетай слегка склонила голову, показывая готовность повиноваться воле родителей, какой бы та ни была.

– Севендей заморочил всем головы своими песнями про добычу из далеких стран! А они и развесили уши, будто глупые телята!

– Так значит, – Илетай подняла лицо и расширила глаза, – наша ворожба…

Она бросила взгляд на ленгежи у стены, под которыми была погребена украденная в русском доме рубашка.

– Да если бы ворожила курица, толку было бы столько же! – в сердцах воскликнула Кастан. – Севендей дерзок и упрям по-прежнему! Те духи, его защитники, оказались слишком сильны! И он добился от отца согласия на новое гадание весной! Но к весне… – Кастан перевела дух. – К весне ты уже будешь обручена с Ошаем, старшим сыном Аталыка.

– Отец не очень-то хочет выдавать меня в семью Аталыка, разве нет? – Илетай почтительно отвела глаза. – Он ведь не хочет, чтобы Аталык стал нашей родней, когда он желает совсем не того, чего отец…

– Вся Мерямаа должна быть едина, только так мы можем помешать русам сделать нас рабами! – ответила Кастан, хмуря брови; эти слова Илетай уже слышала, когда мать обращала их к отцу. – И твой отец это поймет! Если ты выйдешь за Ошая, отцу придется прислушаться к Аталыку и моим братьям. А сейчас самый удобный случай, раз уж русы собрались за дальние моря, другого такого может не быть еще тридцать лет. И мы его не упустим. На Сюрэм[48] мы справим вашу свадьбу с Ошаем. Русы уже будут у своих сарацин и не помешают нам. И тогда, с помощью Юмо, им уже не придется каждую зиму ездить сюда за данью и унижать нас!

Наверное, да, подумала Илетай, отцу придется подчиниться. Матери всегда удавалось настоять на своем. Илетай уже кое-что знала о тайных способах ворожбы меренских жен, которой те подчиняют себе волю всех мужчин в семье и заодно оберегают их от сглаза, ставя на пути чужой ворожбы щит из своей собственной крови, но полностью эти чары пока были ей неведомы.

– Но ты уверена, – почтительно начала Илетай, – что на весеннем гадании боги…

– Я уже получила весть, – прервала ее Кастан. – И тебе пришла пора узнать об этом. Еще весной Юмалан-Ава послала мне сон. Еще одно лето, сказала она, и еще одно. А потом придет за мной Азырен, чтобы оборвать нить моей жизни и унести меня во владения Киямата[49]. Но только ты можешь быть достойной заменой мне и служить богам и матерям их. Для этого ты должна остаться здесь, в Мерямаа. Никакой жених из других мест не увидит даже кончика твоей косы.

– Ави! – Илетай встала, в ужасе глядя на нее широко раскрыв глаза. – Что ты говоришь!

– Да, после нового лета я буду мертва, и ты меня похоронишь. А потом займешь мое место. К тому дню ты будешь замужем, ты будешь носить ребенка, и тебе достанется место первой среди жен мере. Керемет принес сюда этих русов, в особенности Севендея! Ворожба с рубашкой не удалась, но мы еще покормим его наговоренным хлебом, и тогда он станет послушным, как ягненок! Мы еще пошлем к нему по ветру наговоренной соли! Как ветер, выходя из пазухи матери и нагулявшись по свету, возвращается за пазуху матери, так его воля, помыслы и желания будут возвращаться ко мне и к моей воле! Я сделаю заговор на кровь, но я сломаю его!

Девушка почти не слушала ее, потрясенная тем, что сейчас узнала. Оставив свою работу, Илетай подошла к матери и обняла ее, стараясь успокоить. Что Кастан за дело до каких-то русов, когда ей осталось жить только одно лето!