— Царевич бежал по пути в Петербург, умертвив несколько гвардейцев царя. Причем собственноручно убил троих, вспоров им животы и вывалив кишки! К нему на помощь пришли драгуны лейб-регимента — все же заговор был, и, судя по всему, мятежники выступили.

— Так ли это?

— Это абсолютно достоверно, государь, в Митаву прискакал его слуга Иоганн, или Иван, который в прошлом году дал согласие служить интересам вашего императорского величества. Он отдал нашему посланнику копию вот этого письма, которую написал под диктовку царевича его отцу. Мы перевели его с русского языка.

Шенборн с поклоном передал листок бумаги, и Карл внимательно его прочитал. Не поверил собственным глазам и еще раз перечел — строчки остались в памяти. И потрясенно воскликнул:

— Надо же, какие жуткие тайны скрывает русский двор. Это же картель — неужели он решился объявить войну собственному отцу?! Признаюсь — раньше я так не думал.

— Похоже на то, государь, раз зазвенели шпаги, и пролилась кровь. Видимо, в последнюю минуту наш беглец заподозрил, что его заманили, он попал в ловушку и решил вырваться из западни, государь. И более того, кронпринц уже отличился в Польше — в него словно бес вселился. Может быть, это порча, которую на него наслали — царевич потерял память, его отравили страшным зельем, и Алексей от него еле оправился, он пребывал несколько дней в бреду и лихорадке.

— Какое несчастье, — лицемерно произнес император и тут же спросил с нескрываемым интересом:

— И что там случилось в Польше?

— Кронпринц бежал вместе с одним своим офицером и по дороге встретил карету с вдовой Микульской, она племянница княгини Радзивилл. И тут их настигла погоня — кронпринц убил двоих, рубился на шпагах с третьим, которого тоже сразил, и получил удар клинком по лицу. Говорят, что клинок его сильно обезобразил. А также в него попали пулей в бок — по слухам, тяжко ранен и лежит в поместье полячки.

— Вам не кажется, граф, что все эти события совершенно меняют как ход дела, так и наши планы в отношении родственника, что оказался весьма храбрым и предприимчивым?

— Вы как всегда правы, ваше императорское величество, — граф фон Шернборн поклонился. — Я отправил в Митаву надежных людей, они привезут этого Иоганна, и мы узнаем тайну письма в подробностях.

— Пусть наймут поляков для охраны, не стоит показывать наше участие. И нужно отправить людей к царевичу — допустить новое покушение нельзя. Я отпишу королю Августу — надеюсь, саксонец примет мои доводы и откажется возвращать Алекса царю.

— Если он попробует это сделать, то получит рокош, государь. Сейчас многие паны едут в Калиш, чтобы засвидетельствовать свое почтение кронпринцу за его храбрость.

— Отправьте наших людей, самых надежных и умелых, граф. Убийство кронпринца нужно предотвратить — его отец не остановится ни перед чем. И очень хорошо, что он потерял память — хорошее известие!

— Вы правы, мой император — теперь можно рассчитывать на реализацию наших планов.

— Да, вот еще — отправьте в Польшу конвой. Пусть берут под охрану эту самую, как ее…

— Ефросинью, девку кронпринца?!

— Да-да, ее. И возвращают сюда — мы найдем для нее замок, где она родит бастарда. А мы его воспитаем должным образом — ведь так, граф?

— О да, ваше величество, я преклоняюсь перед вашей мудростью, — с восхищением в голосе ответил вице-канцлер. — Нужно только позаботиться, чтобы роды прошли в присутствии свидетелей, в честности которых никто не будет сомневаться. События развиваются настолько интересно, что даже такая ситуация принесет свои плоды…

Глава 18

— Надо как-то выкручиваться — я попался как кур в ощип!

Фрол чувствовал себя очень неуютно. В поместье пани Анны Микульской к нему относились крайне почтительно. Лекарю удалось спасти глаз, но вот шрам через все лицо останется просто жуткий. Он только начал подживать, а потому все лицо было прикрыто белой холстиной, под которую врач накладывал мазь с весьма неприятным запахом.

С одной стороны, как не странно, ранение его даже обрадовало, тем более, что поляки приняли его за «чистую монету». Так что как не крути, но он выполнил данное царевичу слово и принял на себя предназначавшуюся ему пулю. И более того — слух о том, что раненный московитами царевич находится в Калише, уже разошелся во все стороны, как волны от брошенного в тихую заводь камня.

Прихрамывая на левую ногу (повредил ее во время падения), Фрол подошел к сводчатому окну, отодвинув в сторону занавеску. Двор уже освещался факелами — приближалась самая длинная ночь, которая должна была скоро наступить, ведь календарь католический. Здесь давно декабрь, хотя на Москве последний день ноября.

— Будто войско лагерем стало…

В отблесках пламени блеснули доспехи, были видны загнутые дуги с белыми перьями — «крылатые гусары» Радзивиллов готовились совершать ночной объезд. Охраняли его не на шутку, всерьез — вооруженные пахолики встали караулами на всех трактах и дорогах, а сама усадьба превратилась в хорошо укрепленный лагерь, выставили даже пушки. В общем, даже лейб-регименту, случись ему сюда прибыть, взятие поместья стоило бы большой крови, и в этом не было сомнений.

Речь Посполитая, с ее выборными монархами, превратилась в шляхетскую вольницу, когда право всегда подкрепляется силой. А потому магнаты здесь имели частные армии, в прошлые времена порой более сильные и лучше вооруженные, чем коронное войско. Так называемое кварцяное, которое содержалось на четвертую часть доходов от королевских имений. И хотя уже давно введено компутовое войско, но его численность была немногочисленной, а теперь и вообще уменьшилось до крайне незначительной величины. Над которой соседние страны просто смеялись, пребывая в великом удивлении, как обезумевшие поляки сами себя решили ослабить.

И все дело в февральском сейме, который прозвали «Немым» — на нем депутатам было запрещено говорить, за исключением немногих докладчиков. Совершенно уникальное явление для Польши, но тем самым было обойдено право любого шляхтича наложить «вето» на решения сейма.

Король Август, вернувшийся на трон после изгнания Станислава Лещинского, вздумал повернуть все вспять, насадить абсолютизм и нарвался на категорическое нежелание шляхты принимать новые веяния.

Король королем, они и так выборные, а вольности вольностями, недаром их назвали «золотыми»!

Привычно и живо сколотив конфедерацию, панство начало рокош, переросший вскоре в полномасштабную войну, охватившую большую часть воеводств. А так как магнаты имели достаточно сильные армии, то те 25 тысяч саксонцев, что пришли наводить порядок, потерпели потери. И курфюрст осознал, что если междоусобица продлится, то все панство выступит против него и он лишится польской короны.

Нужно было выходить