— Почему упала? — Веер хлопал по раскрытой ладони, выдавая эмоции, терзавшие даму. — Конечно… Полы натирали, я велела. Моя бедная сестра совершенно не занималась хозяйством… Воск плохо растерли, вот паркет и был скользким.

Она уцепилась за идею, поданную Альваро, и теперь старательно ее развивала.

— Бедняжка поскользнулась, упала, ударилась… Какое несчастье! Я велю, чтобы ее родным сообщили, выплатили компенсацию. Вы не могли бы…

— Конечно, донна Изабелла. Для вас — что угодно. Но, быть может, стоит позвать врача?

— Зачем? — вполне искренне удивилась дама. — Бедняжка уже мертва. Не стоит беспокоить занятого человека. Вы займетесь погребением и проследите, чтобы все было сделано по чести. А я… выясню, кто именно здесь полы натирал.

Прозвучало сие многообещающе.

— То есть ты думаешь, что девушка погибла неслучайно? — В собственных покоях Диего чувствовал себя намного спокойней. Но видно было, что затянувшийся спектакль с болезнью немало его утомил. Он расхаживал по комнате, и движения его были резки, нервозны. — Конечно, слишком уж совпало… Если ее видели на заднем дворе, то… Но монета… Ты уверен, что она фальшивая?

— Они все фальшивы. Посмотрите. Если потереть сбоку, хорошенько потереть, то сквозь позолоту проступит медь.

Альваро достал одну монету и провел по ней острием кинжала.

— Не стоит. Я тебе верю. И что думаешь?

— У нее был любовник.

— И что?

— Думаю, ваш брат…

— С чего ты взял? — Диего остановился, взял в руки поцарапанную монету, и разглядывал ее внимательно, пристально даже. — Чеканка отменная… Пожалуй, я сам мог бы принять их за настоящие.

— Девица служила при доме. Это раз. Я узнавал, служанкам не так часто дают выходной, а потому вряд ли она бы смогла встречаться с кем-то вне дома. — Альваро мысленно согласился, что фальшивку такой работы ему еще не приходилось встречать. — Ее любовник был настолько состоятелен, чтобы купить ей шелковое белье. И юбки были из тонкого полотна. От волос пахло розовым маслом. А в ее комнатушке я нашел белила и румяна. Духи. Не самый обычный набор для горничной.

— Значит, не слуга, а кроме слуг в доме остаются двое. Я и мой брат… — Диего пустил монету катиться по столу. — Я последние дни провел взаперти. Да и полагаю, мое равнодушие к женскому полу вам известно. Мануэль… что ж, он мог бы закрутить роман с горничной. Другой вопрос, зачем ему это надо? Полагаю, девушка не слишком красива…

Альваро кивнул: кому нужна красивая горничная?

Нет, красавицы избирают иной путь, без угольной пыли и каминных решеток, они спешат воспользоваться природным даром, вытянуть из него, сколько сумеют, и кто осудит их за это?

— В городе у него немало девиц, и даже благородных дам. Но служанка? Вряд ли она была ему интересна.

Если только весь интерес Мануэля и не состоял в том, что девица была именно служанкой.

— Женщина на многое способна ради любви, а мой брат умел кружить головы… Особенно если девушка неизбалована. Подарки, внимание. Маленькая просьба вроде той, с которой к тебе обратилась матушка…

— Золото? — уточнил Альваро.

— Допустим, она просьбу исполнила, а после смерти Каэтаны поняла, что сотворила. Или же брат мой устал изображать влюбленного. Девушка пыталась его вернуть…

— Или получить деньги. — Альваро был склонен считать, что дело вовсе не в любви.

— Или получить деньги, — согласился Диего. — Как бы там ни было, она угрожала Мануэлю и вышла во двор на встречу к тебе. И он понял, что угрозы — не пустые. Испугался…

— Или не он.

Диего кивнул.

— С порошком что?

— Есть у меня один знающий человек, если позволите…

— Иди… — Диего потер переносицу. — Они ведь не оставят меня в покое? Мне кажется, что не оставят. Даже если у них сейчас появились деньги.

— Фальшивые, — уточнил Альваро. — А это опасно.

Вернулся он глубоко заполночь и в дом проник с черного хода, который пусть и был заперт, однако на замок хлипкий, несерьезный. И это обстоятельство несказанно опечалило Альваро. Выходит, что любой человек способен тихо войти и выйти из дома. Он поднялся к себе, удивляясь мрачной пустоте коридоров.

А в комнате его ждали.

— Доброго вечера, госпожа, — сказал Альваро и поклонился, раздумывая, как надлежит поступить дальше.

— На дворе давно уже ночь. — Лукреция не соизволила подняться с постели, на которой возлежала с таким видом, будто бы не было ничего странного или позорного в ее здесь пребывании. — Где ты ходишь?

— Дела.

— Я устала ждать.

Она надула губки, и Альваро вздохнул: говоря по правде, он рассчитывал поспать хотя бы пару часов, но вот как выпроводить капризную девицу, которая возомнила себя роковою соблазнительницей, не знал.

— Простите, госпожа, если бы я знал…

Лукреция была красива.

Нет, эта красота была вовсе не того свойства, когда одного взгляда достаточно, дабы потерять разум. Скорее уж она происходила от юности и свежести Лукреции, от обманчивого впечатления ее невинности.

— Чего вы хотели, госпожа? — Он остался у дверей.

— А разве не ясно? — Она лежала на спине, запрокинув руку за голову, одетая лишь в тонкую нижнюю рубаху, которая не скрывала очертаний тела.

И глубокий вырез, отделанный кружевом, почти обнажал грудь.

— Мне казалось, что мужчина, подобный вам, все поймет с одного намека…

— Уж простите, госпожа, если разочаровал, но я уродился на редкость непонятливым.

Ей не шло раздражение, хотя было оно чувством привычным, пожалуй, куда более привычным, чем иная маска — сладострастия.

— Я надеялась… Здесь так тоскливо… — Пальчик Лукреции скользил по ее шее, лаская. Вверх и вниз. Вниз и вверх.

— Простите, госпожа, но… мне казалось, что вы помолвлены?

— Этого желала моя тетка.

— Не вы?

Она фыркнула и села, при том полупрозрачная рубаха съехала с плеча, а грудь и вовсе обнажилась.

— Естественно не я! У меня нет ни малейшего желания выходить замуж за… Ты не видел моего супруга! Он стар. Немощен. Вонюч. Меня передергивает от одной мысли, что однажды мы окажемся в одной постели. С другой стороны, он, конечно, богат. И это обстоятельство заставляет мириться с прочими его недостатками.