— Мне жаль. — Альваро склонил голову, скрывая усмешку.

Вот испуганным ее бедный мальчик точно не выглядел.

— Ах, он иногда поступает необдуманно… Вы ведь понимаете, что молодости свойственен некоторый пыл… А Мануэль во всем в отца пошел…

Она говорила, не спуская с Альваро взгляда, холодного, препарирующего.

— Он не собирался вредить вам, всего-то хотел испугать, мальчишечья шалость. Вы ведь не держите на него зла?

— Нет, госпожа.

— И я так подумала. Вы же взрослый разумный человек. К чему обижаться на глупые шутки, но все же я несколько обеспокоена. Мануэль сказал, что вы не ранены, но он, как все мальчишки, невнимателен… Я привела к вам доктора.

Господин удостоил Альваро едва заметным кивком.

— Не стоило беспокойства, госпожа.

— Ах нет, конечно, стоило! — с пылом возразила донна Изабелла. — В нашем с вами возрасте любая мелочь может оказаться губительной…

— Вам ли, прекрасная госпожа, говорить о годах?

Она мило улыбнулась, зарделась даже.

— Вы мне льстите…

— Ну что вы!

— И все же я настаиваю, чтобы вас осмотрели. Умоляю, ради моего спокойствия!

— Конечно, госпожа, как вам будет угодно…

— Замечательно. — Она выплыла из комнаты, оставив Альваро наедине с господином, который вовсе не выглядел счастливым от подобной перспективы. Надо полагать, иные его пациенты были людьми состоятельными или хотя бы знатными.

Альваро молча разделся и позволил доктору осмотреть себя. Прикосновения холодных пальцев были крайне неприятны, но Альваро терпел. А господин, на его счастье, не затягивал с осмотром.

— Вы всецело здоровы, — заключил он с некоторой печалью. — Впрочем, судя по вашим шрамам, подобное состояние вам несколько непривычно. Потому хотелось бы предупредить.

Говорил он свысока, будто бы самим фактом данной беседы делая Альваро одолжение.

— В вашем возрасте и вправду стоит вести не столь активную жизнь. Если в молодости раны затягиваются быстро, то с течением времени организм ослабевает. И любая царапина, самая ничтожная, может стать смертельной.

— Благодарю за рекомендацию. — Альваро не удалось скрыть насмешку, и доктор дернулся, точно от пощечины.

— Надеюсь, меня не вызовут к вашему смертному одру.

— И я надеюсь.

— Донна Изабелла очень добра…

— Да, несомненно.

— И она беспокоится о сыне.

— О котором? — уточнил Альваро, одеваясь.

— О старшем, естественно. Он ведь болен? Болен, как мне доложили. Однако в упрямстве своем отказывается принять меня. — А обида в голосе доктора была неподдельной. — Пользуется услугами какого-то шарлатана…

Альваро всегда умиляла эта привычка людей ученых всех, помимо себя самих, а в особенности собственных коллег, считать шарлатанами.

— И потому я разделяю опасения донны Изабеллы. Лечение, назначенное человеком, неведущим в медицине способно спровадить в могилу быстрее, нежели болезнь…

А уж лечение, назначенное человеком сведущим, и того быстрей.

— Донна Изабелла сказала, что Диего прислушивается к вам. Так будьте столь любезны донести до него, что…

— Всенепременно донесу, — пообещал Альваро.

Вот, кажется, и выяснилась причина этакой внезапной заботы.

— Что ж, надеюсь на ваше благоразумие.

Это было произнесено тоном, не оставлявшим и тени сомнения, что оное благоразумие Альваро вовсе не свойственно.

Стоило доктору покинуть комнатушку Альваро, как в нее тенью скользнула донна Изабелла.

— Ах! — воскликнула она, прижимая платочек к нарумяненной щеке. — Я так рада, что вы целы!

— И я рад.

— Безусловно, я выговорила Мануэлю… Он не имел права поступать подобным образом! И я понимаю, отчего Диего разозлился, боюсь, между моими детьми лежит целая пропасть… Ах, мне не стоит говорить об этом…

— Отчего же? — Альваро пододвинул донне стул, на который она упала якобы без сил. И пусть годы и опыт позволяли ей актерствовать с куда большим умением, нежели дочери, но фальшь все же ощущалась.

— Кому интересны заботы старой женщины…

— Вовсе вы не стары!

— Вы полагаете? — Взмах ресниц и взгляд сделался томным, зовущим. Этак и поверить можно, что донна Изабелла пытается его соблазнить.

— Увы, мой мальчик вынужден был рано покинуть дом… Я так страдала. — Она прижала руки к объемной груди. — Но как я могла противиться желанию своей дорогой сестры? Мы оказались в таком положении… Вам ведь известно, что мой покойный супруг не отличался кротостью натуры. Из-за его страстей, пагубных страстей…

Она перекрестилась и поцеловала золотое распятье внушительных размеров.

— Мы оказались в крайне неудобном положении. Он вынудил меня обратиться за помощью к Каэтане, а уж она, не знаю, чем ей приглянулся Диего, но… она сказала, что желает оставить его при себе. Каэтана была бездетна, ей думалось, что она тем самым оказывает услугу мне и Диего, ей было не понять страданий материнского сердца. Я многие ночи напролет провела в слезах, думая о моем мальчике, а она… Она растила его не как своего сына, относилась как к живой игрушке, и все же Диего привязался к ней, ребенку свойственно искать любви…

Одинокая слеза покатилась по щеке, и Альваро поспешил поднять платок, который выскользнул из пухлых пальчиков донны Изабеллы.

— А потом случилась одна грязная история… Вы должны были о ней слышать… Я умоляла Диего не возвращаться в это гнездо порока, но разве слушал он меня? Он был убежден, что Каэтана его истинный друг, а мы давно стали для него чужими людьми.

Еще один всхлип.

— Он презирал Мануэля, хотя тот ничем, видит бог, ничем не заслужил презрения!

Это она воскликнула с гневом.

— И я знаю, что Каэтана настраивала моего мальчика против семьи. Да, после смерти моего несчастного супруга, она любезно предоставила нам кров и стол и заботу проявляла… Вынужденно проявляла. Не обманывайтесь, Каэтана вовсе не была добра. Нет, она опасалась, что, откажи она мне, и о ней заговорят дурно, а вокруг ее имени и без того хватало сплетен.

И снова всхлип.

И руки, прижатые к губам.

— Она никогда не позволяла нам забыть, чем именно мы обязаны ей… Она обращалась со мною, как со служанкой. А Диего не видел в том ничего оскорбительного.