Реддвей кивнул.

— Так вот что я подумал. Твой Крафт наверняка отличный парень, но правильно ли будет, если я посе­щу его раньше, чем его шефа? Как ты думаешь? Здесь ведь есть... — И Турецкий изобразил ладонями свою неуверенность. — Все-таки существует определенная субординация...

Реддвей задумался. Даже жевать прекратил.

— Я знаю, — сказал наконец, — мы этому твоему Гюнтеру ничего не скажем. А с Генрихом ты познако­мишься случайно, как с моим приятелем. У меня ведь могут быть приятели в германском криминальном ве­домстве, как ты полагаешь?

— Ну, конечно, шли по улице и... познакомились. Совершенно случайно вместе выпили пива. А почему бы и нет?

— Ты правильно понял! — Реддвей захохотал. Он был очень доволен своей выдумкой. — Крафт — насто­ящий немец и обожает свое пиво.

А Турецкий подумал, что Питер-то пусть и шутит, но по-своему очень прав. Ну как это обычно бывает? Шеф ведомства, тот же Гюнтер Траутфеттер, предста­вит помощника российского генерального прокурора своим сотрудникам, с которыми русскому гостю при­дется работать, потом пожмет ему руку и уйдет зани­маться собственными проблемами.

И совсем другое дело, когда тебя с тем, с кем пред­стоит в дальнейшем «пахать» рука об руку, познако­мит ваш общий коллега, приятель, даже отчасти друг, и так можно сказать! Тут уж совсем иное отношение. Ну а мелкие розыгрыши поощряются у всех умных лю­дей. И тот же Траутфеттер наверняка не дурак, если пригласил в Германию именно Турецкого. Опять же и Крафта Пит называет приличным парнем и своим при­ятелем, а Реддвей дураков и на пушечный выстрел к себе не подпускает. Значит, и никакая субординация не бу­дет нарушена. Если действовать осторожно и «случай­но».-Пивка попить с приличным парнем...

Это ж надо — повсюду сплошная дипломатия! А когда бандитов ловить? Вопрос, конечно, интересный...

Рустам принял ответственность, мягко выражаясь, этак ненавязчиво возложенную на него Вячеславом Ивановичем. Неизвестно, с кем он встречался и с кем разговаривал, но уже утром следующего дня в кабине­те генерала раздался телефонный звонок. Тихий, веж­ливый голос с заметным кавказским акцентом, указы­вающим на то, что абонент, вероятно, сильно волнует­ся, произнес:

— Извините, если я правильно набрал указанный мне номер, то я, навэрно, звоню в кабинет господина генерала Грязнова?

— Правильно звоните. — Вячеслав Иванович поче- му-то сразу догадался, кто абонент. — Представьтесь, Грязнов у аппарата.

— Господин генерал... — Голос задыхался.

— Можете просто Вячеслав Иванович. А вы, надо полагать, Али Магомедович? Я не ошибся?

— Вы нэ ошиблись.

— Ну и отлично. Вы где? Я в том смысле, что дале­ко ли? Сами приедете или машину за вами прислать?

— Пожалуйста, нэ надо машины! — почти взмолил­ся голос.

— Как хотите, если нравится, езжайте на троллей­бусе, на метро, в конце концов. Знаете, где я нахожусь?

— Э-э, уважаемый Вячеслав Иванович, конэчно, уже знаю. Мнэ сказали — надо позвонить. Я клянусь ма­мой, ны в чем нэ виноват! Так получилось!

— Вот и расскажете мне, из-за кого так получилось? Вам ведь наверняка угрожали?

— Вы правильно говорите.

— Ну вот, сами видите, что скрываться нет никако­го смысла. И лично к вам у нас не будет претензий, если вы поможете разобраться в этом деле. И чем скорее, тем лучше. Потому что может пострадать невиновная женщина.

— Я готов все рассказать, если вы...

— Давайте, Али Магомедович, не будем пока выд­вигать друг другу какие-либо условия. Это в первую очередь не в ваших интересах. Так я повторяю свой воп­рос: прислать машину или сами доберетесь? Времени у вас мало!

— Я почти рядом.

— Отлично. У дежурного на входе будет пропуск на ваше имя. Там все указано — этаж и номер кабине­та. Жду...

Он, видимо, действительно был рядом, потому что появился в кабинете через пятнадцать минут после те­лефонного разговора. И полностью соответствовал тому описанию, которое дал ему Николай Щербак.

Все оказалось и проще, и гораздо сложнее, чем мог­ли даже предположить сыщики...

Еще в начале весны этого года в дирекцию Большо­го театра обратился бывший депутат Государственной думы, а ныне крупный предприниматель из Германии, некто господин Масленников.

Вопрос, который он желал обсудить с директором по телефону, тоже не открывал Америк, то есть не был ни для кого в дирекции неожиданным. Речь шла об од­ной известной балерине, которая, в соответствии с на­мечаемым договором, переезжала из Петербурга в Мос­кву и вступала в труппу Большого театра.

Господин Масленников интересовался именно этим вопросом. С какой целью? Он объяснил, что и сам при­нимает некоторое участие в судьбе балерины, но в на­стоящее время, по его сведениям, она обратилась за помощью к его родственнику. Да ради бога! Если Не­стеров берется помогать человеку, он делает это всегда искренне и активно. Ну и что, к какому решению при­шли наконец? Он надеется, что это не секрет? Ведь о новом контракте со Светланой Волковой знает прак­тически весь театральный Петербург и наверняка уже добрая половина московской публики!

Разговор был достаточно тактичный, мягкий. Мас­ленников поинтересовался новыми проектами театра, намекнул довольно прозрачно, что не исключает, на­пример, и участия своего российско-германского хол­динга в субсидировании, скажем, той же вечно длящей­ся реконструкции помещений, спонсировании отдель­ных программ, в том числе и гастрольных. Находясь практически постоянно в Германии, многие вещи де­лать ведь гораздо легче, особенно когда они связаны с поездками труппы. Ну и все такое прочее. Хороший состоялся разговор, ни к чему, правда, особо и не обя­зывающий, но отчасти все же перспективный.

Короче, состоялся, и забыли. Но осталась одна де­таль, если можно так выразиться, нравственного, что ли, порядка. Дело в том, что звонивший настойчиво попросил не разглашать сведений об этом разговоре. Слава, мол, ему не нужна, о своем спонсорстве он, ра­зумеется, подумает и сообщит нечто более конкретное, когда окажется с деловой поездкой в Москве, где и мож­но будет обсудить более конкретно уже некоторые, вза­имно интересующие обе стороны, вопросы. Но пока говорить и тем более обсуждать сам факт его интереса к контракту с Волковой не стоит. И уж конечно не надо сообщать об этом господину Нестерову, у которого с ним, Масленниковым, несколько натянутые отношения, что не мешает им, однако, заниматься общим бизнесом.

Странно, конечно, но чего в жизни не бывает?

Но после того телефонного разговора в дирекции господин Масленников так и не появился, да и о нем забыли. А Нестеров тем временем четко придерживал­ся своих прежних финансовых договоренностей с руко­водством театра. Волкова и в самом деле пришлась, что называется, ко двору, и в будущем сезоне ее ждала очень даже приличная работа. Так что ни к ней, ни к ее спон­сору вопросов, не говоря уже о каких-то претензиях, просто не существовало. Официальное подписание кон­тракта с балериной могло состояться в любой момент, для этого требовалось личное присутствие представи­телей обеих сторон и соответственной юридической службы. Ждали только возвращения из Петербурга Бориса Ильясовича, который находился в городе на Неве, в связи с празднованием славного юбилея, во гла­ве делегации ведущих артистов Большого театра. Ну какой же контракт без подписи генерального дирек­тора?!